Пионеры на море - [20]
Послышался взрыв смеха и шиканье. Какой-то веселый итальянец даже передразнил вой Верного.
Одноглазый был уже близко. Он прятал голову в плечи, ежился и не сводил горящего, как у хорька, единственного глаза с краснофлотцев.
Впереди всех стоял писарь Дудыкин. Ошалев от музыки, он так цыкнул на Верного, что собака сразу замолкла и спряталась за кока.
Млея от восторга, Дудыкин продолжал курить крепчайшую сигару, держа ее кончиками пальцев. Впалая грудь писаря ходила ходуном. Побелевшие губы нервно вздрагивали.
Давясь ненавистью и страхом, одноглазый прохрипел:
— Ты… вы все… на моей «Светлане»… хамье проклятое!.. Вот вам!..
Задыхаясь, он выхватил из бокового кармана белый квадрат бумаги и поднес под самый нос Дудыкина.
Краснофлотцы ясно увидели в дрожащих руках открытку; на ней в добродушной усмешке дорогие глаза, маленькая бородка.
Прочли короткое имя.
Дудыкин одним глазом смотрел на оркестр, а вторым, насторожившимся, следил за открыткой.
Трясущиеся пальцы одноглазого с ненавистью разорвали открытку на части.
С пеной на бледных губах, изрыгая ругань, одноглазый начал яростно топтать белые кусочки бумаги. Краснофлотцы дрогнули, но не тронулись с места. Толкнув друг друга локтями, они незаметно собрались вместе, загородив собой ребят.
Дудыкин продолжал глядеть на музыкантов и вдруг сквозь крепко сжатые зубы, с легким свистом, ловко и смачно плюнул в лицо одноглазому человеку. Тот, не ожидая этого, в бессилии затопал ногами, вытирая непослушными пальцами лицо.
Никто не заметил, как грузный негр с большими оскаленными зубами, в английской кокетливой морской фуражке, отделился от толпы, спокойно вынул прямую трубку из угла рта и взмахнул рукой.
Гришка узнал своего чернокожего приятеля. Громадный кулак негра обрушился на лицо одноглазого.
Кто-то охнул, кто-то довольно засмеялся. Толпа шарахнулась от большого разъяренного человека.
На самой тонкой ноте замолк певец, и, взвизгнув, стихли скрипки, как будто у них полопались струны.
Неизвестно откуда появились люди в черных рубашках, разом набросились на негра, остервенело вывертывая ему руки. Краснофлотцы засучили рукава форменок. Четко и властно Котенко отчеканил:
— Ни с места, братва, иначе…
Фашисты подмяли негра под себя, стараясь одеть на руки никелированные наручники.
Негр зарычал, рванулся, шевельнул плечами.
Чернорубашечники разлетелись в разные стороны, а через секунду всей оравой вновь на него набросились. Раздался сухой лязг запирающихся наручников.
Негр обернулся к краснофлотцам, не обращая внимания на боль в вывихнутых руках, хрипло и ласково сказал только одно слово, которое знал по-русски:
— Ленин.
Краснофлотцы сняли фуражки, молча подняли их над головами, прощаясь с черным случайным другом.
Негр радостно закивал головой, широко улыбнулся, пытаясь что-то крикнуть. Фашисты зажали ему рот. Каучуковая дубинка, свистнув в воздухе, с силой опустилась на курчавую голову.
Больше ничего нельзя было разобрать за черными рубашками.
Гришка, расставив ноги, до боли сжав губы, следил за фашистами. Мишка, дрожа как в лихорадке, схватил камень, чтобы запустить им в мучителей. Вовремя подоспевший кок железными лапами сжал щуплые плечи Мишки — камень вывалился на мостовую. От бессильной злобы Мишка уткнулся в толстый живот Остапа и глухо зарыдал.
Опять завздыхали контрабасы, заплакали скрипки, загудела нарядная публика.
Небо было такое же синее. Так же светили звезды, только где-то в глубине площади раздавались гневные крики, свистели камни, мелькали дубинки. Заглушая веселый говор и беспечную музыку, словно сухой выстрел перед началом боя, разнесся по площади крик:
— Viva il proletariato! Viva Lenin!
Краснофлотцы молча прошли мимо выстроившейся шеренги чернорубашечников.
С моря подул порывистый ветерок. Скоро Королевская осталась позади. Потянулись кривые, грязные улички итальянской бедноты.
Поддавая ногами мелкие камешки, Дудыкин фальшиво запел:
Вдруг замолчал, засопел носом и изменившимся голосом сказал:
— Э-э-х! Камрада жаль! За один удар по белогвардейской морде — десять пуль в спину. Вот где фортуна сфиксатуарила, pourqua?
Все молчали. В темноте слышался только неровный топот ног и всхлипывание Мишки.
— Жалеть не надо, товарищ Дудыкин; жалеют кошек, да бумагу жалко, которую ты переводишь на крейсере. А камрада мы еще припомним фашистам… Неправда! Когда грудь с грудью встретимся, тогда и поговорим! — прохрипел в сумраке жесткий голос Котенко.
ИНТЕРЕСНОЕ БЛЮДО БЕЗ КОСТЕЙ И ПОЛИТГРАМОТА
Безмятежно спит Средиземное море. Волна набегает на волну, ласково шурша белоснежной пеной. Голубое небо, голубая с зеленым отливом вода. Солнце пересмеивается с морем слепящими глаза лучезарными улыбками. На самом горизонте деловито пыхтит «купец».
Дурачатся в воде веселые дельфины. Вынырнут по два, по три в ряд, блеснут на солнце черными, лакированными телами и юркнут обратно.
Чайки все так же несутся за крейсером, качаясь на легких волнах, и, перебирая крыльями, крикливо переговариваются.
«Коминтерн», сияя медью, чистой палубой и выбрасывая из горластой трубы клубы черного дыма, легко бежал, пожирая мили.
