Пионер, 1954 № 03 - [5]

Адомелису кажется, что на всех курсах изучают только машины.

* * *

Наконец-то Анеле собралась в дорогу!

Этим ранним утром всё выглядит не так, как вчера или позавчера. Морозно и радостно! Над трубами, даже не шелохнувшись, столбами торчат сизые дымки. Один, два, три… Вдали Адомелис насчитывает ещё пять. Ему кажется, что настоящий огромный лес дымовых столбов прорастает в поднебесье, где всё более теряет восковой румянец застывший, холодный месяц. Адомелис знает, почему так побледнел месяц. Это он солнца боится. Дневное светило ещё не выглянуло, но край неба уже вспыхнул красным полымем. Но вот заря охватила весь восток, снег порозовел и заискрился - даже в глазах зарябило.

…На поле сухая, плотная корка наста с громким хрустом раскалывалась, как сахар. А когда они свернули на проезжую дорогу, под ногами тоненько и шаловливо заскрипела осевшая поутру снежная пыль.

Адомелису так хорошо, так весело идти, что он шёл бы и шёл без устали… Кажется ему, что они идут не в правление, где ждут сани, а туда, где покраснело небо, где просыпаются освещенные солнцем большие города. Дома там выше поцюнеляйской колокольни, а люди не ходят пешком и на лошадях не ездят - все в машинах раскатывают.

Но всего того, что так заворожило Адо-мелиса, не замечали его друзья.

Анеле шагала, опустив голову, твёрдо сжав губы, отвернувшись от Ионаса. Она никуда не смотрела - на одну только дорогу, на вчерашние следы от полозьев, Ионас, подняв воротник чёрной шинели, тоже глядел только прямо перед собой: на дома, на деревья, глядел унылый и озабоченный.

«Экий я дурень!… Они ведь ничуть не помирились!» - понял Адомелис. И снег, и солнце, и столбы дыма над трубами показались ему уже не такими красивыми. Не радовали и думы о далёком городе.

Чтобы хоть как-нибудь развеселить Анеле, Адомелис затопал твёрдыми, обшитыми кожей валенками. Ухватившись за её руку, он заскользил по обледенелой дороге - то обгонит, то отстанет. Застывшими, непослушными губами улыбался ей. Анеле крепко сжала его закоченевшие от холода пальцы - и только. Хоть бы одно словечко молвила!

…Так и укатила Анеле, усевшись в широкие сани, запряжённые пегой лошадкой дяди Повиласа. Ионасу Анеле едва руку подала. Одного только Адомелиса порывисто прижала к себе и поцеловала в посиневший нос.

- Жди, пришлю коньки!… - крикнула она, когда сани уже тронулись.

- Не надо, - задыхаясь, отказывался Адомелис. - На что они мне?

Дядя Повилас пустил лошадь рысью.

Сани всё удалялись и удалялись, пока совсем не исчезли в сверкающей огненной дали.

* * *

Ой, как скучно без Анеле - прямо жизнь не в жизнь! Куда бы ни шёл Адомелис - в школу

ли, из школы ли домой или с ребятами в лес, - в мыслях всё Анеле. Даже охотиться на зайцев с дядей Повиласом отказался! Окна дома Анчюлисов уже не мигают издали приветливыми огоньками. Ионас в кузнице, словно взаперти. До позднего вечера гремит наковальня, горстями сыплются из трубы искры. Ионас так ожесточённо куёт железо, что Адомелису порой кажется, что от ударов большого молота наковальня возьмёт да уйдёт в конце концов в землю.

И всё же у Ионаса работа не очень спорится.

Целую неделю он ремонтировал сеялку. Адомелис сам видел, как председатель Гуджюнас, осмотрев машину со всех сторон, недовольно поморщился.

Хотя председатель не сказал кузнецу ни слова, Адомелис возмутился: и как может Ионас хорошо работать, если нет Анеле, если она с Ионасом в ссоре?…

А люди, которые приходят в кузницу то попросту у огня погреться, то перекинуться словцом - другим, будто сговорившись, все справляются:

- Ну, как твоя в науках преуспевает? Отстаёт, небось? Наука, что и говорить, простому человеку не пироги…

Кузнец точно и не слышит их, занятый своим делом. А когда к нему слишком назойливо пристают, он сердито отрезает:

- Почему она обязательно должна отставать? Как все люди, так и она!

Адомелис знает, что Ионас ждёт, не дождётся письма. Но Анеле так и не шлёт ему весточки. Всё обиду не забывает! Ионас даже собирается, выбрав свободный денёк, съездить в город. К ней, не к ней - это видно будет. Поэтому-то Адомелис втихомолку и ворчит на любопытных колхозников.

Возвращаясь из школы, Адомелис каждый раз заглядывает на поцюнелянскую почту.

- Кузнецу Ионасу нет письма? - спрашивает он, когда у окошечка толпится поменьше народу.

- Кузнецов много, а Ионасов и того больше… - отвечает ему молодой курчавый заведующий. - Какой же это Ионас?

- Ну… Анчюлис… - смущается Адомелис.

- А-а-а… знаю такого, знаю… - говорит заведующий, просматривая письма. - Нет, нету ему ничего…

Адомелис возвращается домой не солоно хлебавши.

Он так часто заходит на почту, что заведующий охотно заводит с ним беседу.

- Кто же Ионасу должен написать, если это не тайна? - спрашивает он.

- Анеле… - помявшись, отвечает Адомелис.

- Анеле на белом свете тоже очень много… - всё тем же наставительным тоном начинает заведующий, но Адомелис прерывает его:

- Как это много? Наша Анеле единственная! Она бригадир! В городе учится!

Когда Адомелис, простудившись на реке, болел, на почту захаживал Микас.

Ещё Микас снег с валенок и воротника сбивает в сенях, а Адомелис уже кричит сиплым голосом: