Пионер, 1954 № 03 - [3]
- Гладкий, как стол! - вырывается у Адомелиса. - Ребята с коньками по льду так и шныряют! С одного конца на другой, с одного на другой!
- А у тебя есть коньки? - врасплох застигает его вопрос.
Нет, у Адомелиса коньков нет. У всех есть: у Стасюкаса, у Генуте, даже у Ми-каса. У Генуте коньки совсем новые, такие длиннющие, с блестящими лезвиями. Только у него, у Адомелиса, нет коньков, если не считать одного деревянного. Когда однажды он попросил мать купить ему коньки, та рассердилась: нечего, мол, морочить ей голову! Отец Адомелиса погиб на фронте, и Адомелису, дескать, стыдно даже мечтать о коньках. Пусть радуется, что башмаки целые, что маслом хлеб может, намазать.
И всё же Адомелис до сих пор не может понять, почему это стыдно мечтать о коньках.
А Ионас, точно он сам видел, как Адомелис на своём единственном самодельном коньке ковылял позади всех ребят, говорит:
- Ничего, не унывай, будут коньки… Анеле наша на днях в город едет. Она такие коньки тебе купит, что все завидовать станут…
Вот остолбенеют ребята! Адомелис выбежит на Дотнувеле, и широкие лезвия так и засверкают молниями. Не то, что теперь: сейчас он ещё еле двигается на своей деревяшке.
Однако Анеле очень удивляет Адомелиса.
- Никуда я не поеду! - отрезает она. - Слышишь? Сказала, кажется!
Ионас краснеет и резко поворачивается к ней. Однако голос его попрежнему звучит миролюбиво:
- Да пойми ты, Анеле, наконец! Ведь учиться нам всем надо… До сих пор ты была передовиком. А сможешь ли дальше без учёбы впереди идти?
Анеле даже и слушать не хочет.
- Не хочу… не могу… Всё бросить - и в школу на год! Не успели ещё жизнь наладить, ничего ещё своего не приобрели…
Адомелис растерянно смотрит то на одного, то на другого.
- Подумала бы ты хорошенько, на какой мы севооборот переходим! - убеждает её Ионас. - А механизация какая! С твоими четырьмя классами тебе только в огороде копаться, а не бригадой руководить… Агротехника - это наука, её освоить надо… Если бы меня правление послало, поехал бы сегодня же! Скажи, разве раньше мы могли так учиться?
- О, ты поехал бы! - вся вспыхнула Анеле. - Кто любит, тот не уезжает… Да, да, не любишь ты меня!… Иначе и слова этакие не слетели бы с языка!
Ионас молчит, покусывая губы.
Адомелис впервые видит, как ссорятся Ионас и Анеле. Он стоит подавленный, уставясь па ножку стола. Что это вдруг за несчастье стряслось!
- Не надо мне… У меня есть коньки… - бормочет он.
Анеле бросает чулок - клубок шерсти закатывается в самый дальний угол - и обнимает Адомелиса. Гладит его волосы, заглядывает ему в глаза и шепчет:
- А ты меня, Адомелис, из дома не прогнал бы, правда? А коньки я тебе и без этих курсов куплю! Увидишь, куплю!
Побледневшее, бесконечно родное лицо Анеле так близко, что её горячее дыхание обжигает мальчику веки.
Слыханное ли дело: Анеле, его большой, хороший друг, уважаемый всеми бригадир, просит у него защиты?
И кто её обидел? Тоже его большой, справедливый друг Ионас!
А кузнец меряет комнату большими, тяжёлыми шагами. Каждый шаг больно отдаётся в груди Адомелиса. Остановившись вначале у одного окна, потом у другого, Ионас хватается за карманы. Неужто он ищет папиросы? В канун свадьбы Ионас бросил курить и с тех пор на папиросы даже не смотрит.
Адомелис осторожно высвобождается из рук Анеле и отступает к дверям.
Никто сегодня его не удерживает, не так, как обычно, когда его силою тащат из сеней и даже из калитки обратно в дом.
Анеле вздыхает, поднимает клубок и возвращается к столу.
- Ну, не забывай нас… - говорит Ионас, провожая Адомелиса. - Заходи, когда будет время. Может, и мы тогда веселее будем…
Адомелис, ни слова не говоря, прыгает с высокого крыльца в снег.
Темноголубое небо полно ярких звёзд. Заливая землю ровным голубым светом, величественно плывёт полная луна. Под высоким-высоким сводом без конца и края расстелились пушистые поля. Дальше, за Дотнувеле, словно сказочные башни, высятся огромные стога сена. Матово сверкают обледенелые стволы неподвижных лип. По наезженной дороге скрипит обоз с лесом; причудливо ломаясь на сугробах, по полю скользят тени лошадей и саней.
Так вольно, вольно и красиво… До грусти красиво, до печали!…
Адомелис чувствует себя затерянным в этих искрящихся бесконечных снежных полях…
В доме Анчюлисов по вечерам попреж-нему издали светилась большая лампа с протёртым до блеска стеклом. Не то, что у матери Адомелиса или у Андронене: те всё керосин жалеют! Стены из тёсаных брёвен, как и в былые дни, пахли смолою. Блестел начисто вымытый пол, проглядывавший между узорчатых половиков, вытканных самою Анеле. Из вышитого полотняного мешочка, повешенного на гвозде между окнами, выпирали газеты. Но не было уже в доме Анчюлисов того веселья и уюта, что так манили Адомелиса.
После ссоры своих друзей Адомелис ещё ни разу не лёг и не проснулся без мысли: что бы такое придумать, чтобы в доме Анчюлисов стало всё по-старому?
О семейном разладе Анчюлисов знал не один Адомелис.
Мать и соседка Андронене в один голос обвиняли Ионаса.
- Это он всю кашу заварил… - слышал не раз Адомелис. - Не успел жениться, а уже жену из дому гонит… Зачем ей теперь околачиваться на всяких курсах?… Разве мало в колхозе незамужних девушек? Кто же теперь его обошьёт, кто постирает, кто за коровой присмотрит?
