Пионер, 1951 № 10 - [2]
Внизу, у реки, стоят корявые ветлы с зелёными шапками кудрявой листвы. И на каждой ветле, выше человеческого роста, рукой не достанешь, болтается серый мохнатый хомут-воротник. Это сухая тина застряла во время разлива. Глянешь и не верится: неужели туда поднималась вода? А теперь-то вон где!
Внизу, под берегом, двоясь в спокойной протоке, стоят смолёные лодки-бударки. Где-то далеко-далеко, на тоне, чуть слышно стучит трактор, выбирая урез тяжёлого невода.
И вдруг на берегу, на горе, раздаётся звон колокольчика, и сразу утренняя тишина взрывается сотней задорных голосов. Мальчики и девочки, казахи и русские, шумной, дружной лавиной катятся с горы.
Тут, в этой весёлой, пёстрой стайке, и Сержан - скуластый, черноглазый крепыш. Смышлёный мальчик, только уж больно упрям и горяч. Чуть что - в кулаки. А Боря - тот муху не обидит. Вечно он что-нибудь мастерит, вечно о чём-то мечтает. А весной заберётся на верфь и стоит целый день, смотрит, как спускают на воду тяжёлые рыбницы. Тут и Люба Ершанова, хохотушка и модница первая в классе, зато и ученица первая. Хорошие ребята!
Что же это задержались они, однако, на промысле? Начнётся учебный год, а они не поспеют вернуться. Не годится это…
Зоя зашла к секретарю обкома, а час спустя над полями и бахчами, над ериками и протоками неслась во все концы области телефонограмма:
«Срочно сообщите в обком комсомола фамилии учеников вашей школы, до сих пор не вернувшихся с моря».
К утру толстая пачка ответных телеграмм лежала на столе. Зоя подсчитала: сорок шесть ребят оставались ещё на промыслах.
Тогда Зоя составила список, и вот этот список, ставший важным документом, попал в руки товарища Аристархова.
Аристархов посмотрел на большую карту Каспия, висевшую на стене, и задумался: на четыреста километров вширь, На двести вдаль раскинулся Северный Каспий. И где-то там, на огромном зеркале воды, на реюшках, на подчалках, на баркасах застряло полсотни ребят. Разыщи-ка их в море! А разыскать нужно. Во что бы то ни стало всех до одного разыскать и к первому сентября доставить в школы.
Иван Николаевич погладил бритую голову, ещё раз поглядел на карту и, решительно обмакнув перо, стал писать радиограмму:
«Всем начальникам колонн, бригадирам, звеньевым, командирам промысловых судов, директорам пловучих заводов… срочно сообщите…»
К вечеру пришли ответы. Тринадцать ребят отправлено по домам. О четырнадцати точно известно, где они промышляют, за ними уже послали. О девятнадцати пока нет никаких сведений…
В людном Каспийском море трудно, конечно, пропасть. Но затеряться тут человек может. Другой раз не скоро его и найдёшь, как в большом городе.
А на мелях, где густая трава растёт под водой, и того хуже. Посмотришь - простор необъятный, а вроде дремучего леса. Недаром и зовут такие места чернями. Туда ни на сейнере, ни на катере не проберёшься: всюду мель да трава. А под парусом на реюшке дойти-то дойдёшь, да только когда? Вот вопрос! Ветер тоже не свой брат: потянет, потянет, да и пристанет. Задует, задует, да и повернёт. А там, в чернях, скорее всего, и застряли ребята.
Подведя эти невесёлые итоги, Иван Николаевич взглянул в окно, на Волгу.
Снизу, с моря, весело шлёпая плицами, с гружёными баржами за кормой шёл «Ломоносов» - самый мелководный изо всех пароходов Каспия.
- Так… - сказал Аристархов. - Добро!…
Капитан парохода «Ломоносов» Дмитрий Трофимович Дорофеев родом был из Архангельска, и хотя по Каспийскому морю плавал не первый десяток лет, попрежнему числил себя северянином и при случае любил напомнить об этом.
Смолоду в здешних местах слыл он первым красавцем и силачом. Но с годами раздобрел, чуть сгорбился, и от былой красы, как он сам говорил, у него «остались одни усы, да и те сивые».
В то утро, подставив непокрытую голову палящему астраханскому солнцу, в белом кителе нараспашку, сидел он в плетёном кресле на палубе своего парохода и поглядывал на широкую Волгу.
Здесь и застал капитана Дорофеева Иван Николаевич Аристархов.
- Первому каспийскому рыбаку почёт! - бодрым баском сказал Дмитрий Трофимович. - Пришёл, значит, проведать старика… Ну, садись, садись, милости прошу. Может, чайку сварганить, а то, может, закусить с дорожки. А?
- Здоров, Трофимыч, не трудись! - ответил гость, вытирая голову большим клетчатым платком. - Какая там закуска в этакую жару! И чаю не хочу… Я с докукой, Трофимыч, дело есть. Может, в тенёк куда зайдём, печёт больно…
- Славно печёт, - согласился капитан. - Можно, однако, и в тенёк. Пойдём в салон, у меня там прохладно.
Он молча открыл дверь, пропустил вперёд гостя и следом за ним вошёл в прохладную полутьму салона. Усадив гостя в кресло, Дмитрий Трофимович уселся по другую сторону стола, как раз под висевшим на стене портретом Ломоносова, и, откинувшись на спинку дивана, сказал:
- Ну, давай, рыбак, говори своё дело…
- Да, - сказал капитан Дорофеев, выслушав Аристархова, - действительно «переплёт». И чем помочь тебе, не вижу. В море, куда бы ни шло, поискал бы, собрал бы твоих ребят. А в чернях, где же там, милый человек, по мелям лазать… Нет, браток, ты уж лучше уволь меня от такого фрахта…
