Пионер, 1951 № 08 - [5]
Она три раза отчётливо повторяла это слово, но никто не отозвался. Селифон что-то сердито сказал своим соседям, но дети со страхом смотрели на Селифона и молчали. Словно закостенев, они впивались глазами в её лицо и карандаш и молчали.
- Я прошу вас сказать: ка-ран-даш, - сказала она упавшим голосом.
Но дети молчали.
- Может быть, это - слишком трудное слово, - сказала она, стараясь овладеть собой. - Попробуем другое.
Она подняла руку.
- Ру-ка, ру-ка, ру-ка, - отчётливо повторяла она.
Селифон опять что-то сказал детям, но они, не двигаясь, смотрели на учительницу и молчали.
Теперь и она молчала, смотря на детей и держа поднятую руку.
Наконец она опустила её.
- Селифон, - сказала она строго, - у них нет карандашей, книг, тетрадей. Пусть они пока уходят домой… пообедают.
- Перерыв, перерыв на обед, - старательно повторил он знакомые слова, видимо, слышанные в Ергалане.
- Да, перерыв на обед, - ответила она, невольно улыбнувшись самодовольству, звучавшему в его голосе.
Она ушла в свою комнату и повалилась на топчан. Донёсся громкий голос Селифона, что-то объяснявшего ребятам, потом десятки гортанных нетерпеливых голосов подняли радостный крик; раздался топот ног…
Когда всё стихло, она заплакала.
Она плакала обо всём: о том, что дети её не понимают, сидят, как каменные, и убегают от неё с радостными криками; о том, что она не в силах будет это изменить, что её педагоги явно обманулись в ней и она слабая девушка, которой нужны мама, брат, подруги, солнце! Почему не хватило у неё мужества сознаться? А теперь она здесь бесполезная и бесконечно одинокая.
Она плакала и плакала, и только, когда до неё донёсся «крип двери, она перестала плакать и подняла голову.
У двери стоял Селифон и, судорожно куря трубку, смотрел на неё, морща брови.
- Зачем ты пришёл? Зачем ты здесь? - гневно крикнула Оля, стыдясь своих слёз и отворачиваясь.
Селифон сел рядом с ней на топчан, выпуская целые облака дыма.
- Тяжело тебе, Ольга Иванна? - спросил он печально, теперь только поняв состояние учительницы.
Она молчала, отыскивая платок.
- Я тебе печь поставлю, - сказал он жалобно. - Всё, всё сделаю, суп будешь варить…
Услышав про суп, она не выдержала и снова разразилась слезами.
- Зачем мне твой суп! Я приехала… я приехала… я хочу учить детей, хочу вырвать их из темноты! А как я буду их учить, если я не знаю ни одного вашего слова!
Когда Селифон увидел, что Оля снова плачет, он уронил на колени трубку и заговорил. Голос его дрожал от возбуждения. Это ничего, что они не знают по-русски, а она - по-нганасански, он будет сам сидеть, как ученик, на скамье и переводить её слова, пока они не выучатся. И он построит баню, как в Ергалане, он привёз пятьдесят килограммов мыла, хорошего мыла. И школу он поправит. Най Окуо и Тоги Ямкин сейчас выпрямляют кривые гвозди: у них нет больше прямых. Они придут и сделают всё, что она захочет. И пусть она не думает, что здесь всегда темно: солнца нет только зимой, а летом оно всё время на небе, ночи нет, ей даже надоест так много солнца.
Она слушала его глухой, невнятный голос и хотя не всё понимала в его быстрой речи, ей делалось как-то легче и от его слов и от того, что она уже выплакалась…
Что ж теперь плакать? Да, она не сможет с гордостью сказать, что выполнила всё, что требовалось, но она постарается сделать как можно больше; она будет терпеливо учиться языку, пойдёт к женщинам, к матерям: с женщинами сговориться легче; она сделает всё, что в её силах.
Дверь приоткрылась, и в щели показалась старуха Ная Гиндипте. Она что-то тихо и бесстрастно произнесла.
- Дети пришли, учиться надо, - сказал Селифон неуверенно и просительно.
Удивлённая быстрым возвращением детей, она распахнула дверь. В коридоре стояли все её ученики и взволнованно смотрели на неё. В руках у всех были новенькие тетради и ещё не очинённые карандаши.
Она переводила взгляд с одного лица на другое. Вот он, мальчик, которого она спрашивала в классе.
- Что это такое? - она указала на карандаш.
- Кирадас, - ответил мальчик несмело, и в молчаливой толпе детей волной прошёл и замер неясный, приглушённый шёпот: «Кирадас, кирадас…»
Тогда она засмеялась и заплакала одновременно и, уже не скрывая от Селифона слёз, повернулась к нему.
- Занятий пока не будет, Селифон, - сказала она неожиданно весело. - И ты мне не нужен: я сама буду с ними разговаривать. А ты мне пришли своих Тоги и Ная с досками и доставай сухого мха, шкуры, тряпьё. Будем конопатить школу, стелить полы, белить стены. И пока всё не будет блестеть, занятия не начнутся. Ребята будут работать с нами.
- Делай, делай! - радостно крикнул Селифон. - Всё будет, что надо, Ольга Иванна!
1
Кирилл приходил в отчаяние. Собственно говоря, с таким же успехом он мог бы бродить по шоссейным дорогам Московской области и искать там под ногами слюду. Правда, кусок мусковита, который ненец доставил в Ергалан, был отличнейшим, редким образцом. Но можно ли быть уверенным, что этот камень найден около озера Имарга? Ведь ненец тут же объяснил, что он плохо знает местность и сам живёт по ту сторону Хаты. Может быть, камень найден за сотни километров от Имарги, а они с Ергуновым вот уже три месяца топчутся на этих берегах. Три месяца! Подумать только! За эти три месяца Советская Армия освободила сотни сёл и городов!
