Пионер, 1949 № 12 - [4]
Вдруг отворилась дверь. Серёжа проснулся. Тихо шаркая туфлями, вошла в палату старенькая седая сестра тётя Нина. Ласково глядя сквозь стёкла больших очков, она раздала термометры.
Ещё один больничный день начался.
И, зажимая подмышкой холодное, как сосулька, стёклышко, Серёжа со страшной ясностью понял вдруг, что сегодня ребята без него будут играть в снежки, завтра без него испытают машину, а в субботу без него соберётся совет отряда…
Он представил, как Василий Алексеевич откладывает в сторону его тетрадку, возвращая контрольные по геометрии, и как Юрка на сборе дружины собирает листочки конспекта, закончив доклад.
Там без него продолжается жизнь. Там каждый день полон новой борьбой, новыми победами.
А тут… Тётя Нина, высоко подняв термометр, посмотрела на шкалу и с похвалой в голосе сказала:
- Тридцать шесть и шесть… Молодец, Мордвинов.
И от этого «молодец» Серёжа, который терпеть не мог слёз, чуть не расплакался.
Скучно тянулись эти трудные дни. Две койки в палате пустовали. На трёх лежали малыши: два второклассника и первоклассник. С ними даже поговорить было не о чем. И только письма с «воли», с «большой земли», как про себя называл их Серёжа, вносили разнообразие в монотонные больничные будни.
«Поправляйся скорее, сыночек», - писала мама и сообщала о маленьких домашних новостях.
«Поправляйся скорее, Сергей, мы тут без тебя горим», - писал Юрка и подробно перечислял все школьные происшествия.
«Поправляйся скорее, Серёжа», - писала старшая вожатая Нюра.
Точно сговорившись, все требовали: «Поправляйся скорее», - а он и не думал поправляться. Наоборот, с каждым днём он яснее понимал, что желанный час освобождения отодвигается всё дальше и дальше… Опять поднялась температура, по ночам «стреляло» в ухе, раскалывалась от боли голова.
Серёжу перенесли в другую комнату, и главный врач Денис Лаврентьевич, похожий на Тараса Бульбу, всё дольше задерживался у его кровати и, шевеля седыми бровями, говорил укоризненно:
- Плохо твоё дело, герой, придётся ещё погостить.
И Серёжа «гостил». Он пролежал весь февраль, пролежал март. В апреле два раза у его кровати собиралось сразу по нескольку врачей. Они передавали друг другу серёжин температурный листок, слушали сердце, осторожно щупали за ухом и спорили о чём-то тихими голосами, произнося непонятные слова.
И только перед самыми майскими праздниками Денис Лаврентьевич, подмигнув так, будто сообщает важную тайну, сказал:
- Пора, брат Мордвинов, и честь знать. Скоро выгоним…
Через две недели Серёже принесли его лыжный костюм, бельё и башмаки.
Держась за перила, он спустился по лестнице, прошёл какую-то комнату, заставленную шкафчиками, няня открыла дверь, и к Серёже бросилась мама:
- Серёжа, мальчик мой… Одни скулы остались!
Потом она достала из сумочки тёплую шапку, надела Серёже на голову и завязала уши.
- Ну, пойдём, - сказала она и взяла сына под руку.
По городу они ехали на «Победе». Деревья оделись пышной молодой листвой. Древний кремль стоял высоко над рекой, как дорогая игрушка на зелёной бархатной подставке. Прохожие были одеты по-летнему, а под мостом, перекликаясь гудками, торопились куда-то буксиры с плотами и баржами.
Когда приехали в Сормово, Серёже показалось, что он вчера только ходил по родным улицам. И непонятно было, почему нет снега, почему все окна открыты настежь, откуда так сразу пришло лето.
Дома Серёжа подсчитал: оказалось, что он пробыл в больнице ровно девяносто девять дней.
- Папе я ничего не писала, не хотела его огорчать, - сказала мама.
Вечером пришёл Юрка. Он уже успел загореть, нос у него лупился. Увидя Серёжу, он порывисто схватил его руку, крепко пожал и, глянув в исхудавшее серёжино лицо, радостным баском сказал:
- Здорово, Сергей, наконец-то явился… А мы и ждать перестали… У нас тут такие дела…
И Юрка начал рассказывать, что их класс лучший в школе по успеваемости, а сейчас, перед испытаниями, они всем отрядом решили, что ниже четвёрки ни у кого отметок не будет.
- Ну, и понимаешь, решить-то решили, а дисциплинка кое у кого хромает. Тепло, уже купается народ, и футбол, и всё такое. Вот и приходится друг друга подтягивать. Достали билеты, проверяем всё прямо по билетам, чтобы уж без ошибок. В общем, за пятёрки не поручусь, а на четвёрки все до одного вытянем, это точно!
- А я? - спросил Серёжа.
- А ты? - сказал Юрка. - А ты- не в счёт. - Он вдруг осёкся и, помолчав, добавил: - С тобой разговор особый.
- Ну, а кружок как?
- Кружок сейчас свернули. Не до того. А до весны работали. Недавно выставку устроили, ходили на автозавод и к нам, на «Красное Сормово». Смотрели, как танкер спускают.
- А машина пошла тогда? - спросил Серёжа.
- Машина? Какая машина? - удивился Юрка. - Умформер, что ли? Так его ещё перематывать надо, это уж на тот год.
- Паровая, - сказал Серёжа. - Помнишь, мы тогда строили?
- Ишь, чего вспомнил! Ну, конечно, пошла. А мы с тех пор турбину и реактивный глиссер построили, только глиссер не испытали пока. Это уже в лагере… Ну ладно, я пойду, у меня ещё дела сегодня… А ты в школу скорей приходи, в субботу совет отряда.
Юрка снова крепко пожал руку Серёже, вылетел в дверь и быстро пошёл куда-то.
