Пинбол - [38]

Она открыла дверь и включила свет, но тут же приглушила его, оставив комнату в полумраке. Главенствующее место занимал рояль. Кроме него, здесь были большая двуспальная кровать, письменный стол, заваленный нотами, книжная полка, радиола и несколько предметов африканского искусства — племенные маски, идолы и вышитые бисером сумки.

— Что за музыку исполняет твой приятель? — спросил Остен. Его забавляла мысль о том, что первую свою ночь с проституткой ему предстоит провести в студии Карнеги-холл, принадлежащей студенту Джульярда.

— Угадай.

— Твой дружок — черный?

— Да, — кивнула девушка.

— Значит, он джазовый пианист?

— Джазовый? С чего ты взял? Нет, мой черный дружок не играет джаз! Угадывай снова!

— Я сдаюсь! — с самым серьезным видом заявил Остен.

— А как насчет тебя? Ты играешь на чем-нибудь, кроме этого? — И она показала ему между ног.

— Немного, — ответил он и сел за рояль. Крышка была поднята, и руки Остена невольно легли на клавиши. Не желая развлекать ее роком, в котором она, несомненно, разбиралась, он сделал несколько аккордов, а затем, чтобы произвести на нее впечатление, сыграл короткий пассаж.

Она встала рядом, и, закончив, он притянул ее за бедра и усадил к себе на колени. Возбужденный близостью женщины, он принялся целовать ее в шею.

— Четырнадцатый квартет Шуберта. Правильно? — сказала она. — Известный также как "Девушка и смерть".

Остен отстранился в изумлении.

— Невероятно! Откуда ты знаешь? Она встала и одернула комбинезон.

— Черная магия. — Она махнула рукой на африканских идолов.

Ну конечно, она вполне могла слышать этот пассаж в исполнении студента Джульярда. Он начал играть другую пьесу.

— Дебюсси. Прелюдия к "Послеполуденному отдыху фавна", — сказала она, и пальцы его замерли. — Ты неплохо играешь, парень!

Он встал и опустил крышку рояля. Хорошо, что весь вечер он говорил с ней измененным голосом. Столь музыкальное ухо вполне могло его разоблачить.

— Где ты училась музыке?

Она ответила, снова растягивая гласные на южный манер:

— А-а? Разве низ-зя маленькой черной девочке знать, что играют белые люди?

— Ты говорила мне, что…

— Я говорила тебе, что пианист, который живет здесь, ищет кого-нибудь на ночь! — решительно заявила она. — Тебя-то он и нашел. А вот на этом инструменте я играю. — Она села за рояль, взяла несколько аккордов, затем так же внезапно остановилась.

— "Баркарола"[16] Шопена, — пробормотал Остен. — Ноктюрн с двумя основными темами, придающими пьесе характер диалога влюбленных. До-диез мажор — это их поцелуи, ласки, слияние. Слегка колеблющийся ритм басового соло навевает мысли о том, что все это они проделывают в лодке — в гондоле, например. — Он улыбнулся. — Следует доиграть по меньшей мере до семьдесят восьмого такта, прежде чем они оторвутся друг от друга…

Она глядела на него с явным удивлением:

— А теперь, парень, скажи, откуда ты всего этого набрался?

— А теперь, куколка, ответь, почему ты так хорошо играешь? — передразнил ее Остен.

— Я училась этому в Джульярде.

— А я у себя дома.

Она подошла к нему и, прижавшись грудью к его груди, стала легонько толкать его в сторону кровати.

— Что может делать в "Ударе Годдара" парень, знающий Шуберта, Дебюсси и Шопена?

— Искать свою баркаролу, — ответил он. — А что там делала классическая пианистка?

— Пила шампанское с фавном. Пол, которого ты видел со мной, музыкальный агент. Он собирается взять меня на встречу с хозяевами звукозаписывающей фирмы. Я у него буду чем-то вроде прелюдии.

— Не трать больше время на своего фавна, — сказал Остен. — Моему отцу принадлежит "Этюд Классик".

Таким образом музыка стала исходной точкой страстного увлечения Остена Донной. В этой девушке он увидел свое спасение — впервые он встретился с человеком, с которым мог оставаться самим собой, не порывая с другой стороной своего бытия, где, будучи Годдаром, пребывал в одиночестве, скрытый из виду.

А еще она была первой черной, с которой он вступил в близкие отношения. Все в ней — от цвета ее кожи до происхождения из средних слоев Южного Бронкса и стихийной любви к музыке — казалось ему экзотикой.

Вскоре после первой их встречи он взял Донну на официальный прием в манхэттенской квартире отца. То было ежегодное мероприятие, и на сей раз праздновалась тридцатая годовщина "Этюд Классик".

Собралось около восьмидесяти человек: руководство фирмы, множество композиторов и исполнителей, выпускавших пластинки с маркой «Этюда», а также многочисленные музыкальные критики. Появление Донны, облаченной в золотое парчовое платье с глубоким декольте и разрезами на подоле, ошеломило степенное изысканное общество.

Так как его отец придавал этим приемам огромное значение, Остен посещал их с отроческих лет, и его, единственного ребенка основателя и президента фирмы, знало большинство здесь присутствующих. Именно в один из таких вечеров он, тогда тинэйджер, впервые встретился с Годдаром Либерзоном и Борисом Прегелем, людьми, чье мировоззрение и отношение к искусству продолжали оказывать на него влияние даже после их смерти. Впрочем, как правило, большинство гостей были скучны и вдобавок раздражали его своими псевдоаристократическими манерами. Остену доставляло особое удовольствие прогуливаться среди них под руку с Донной — единственной на званом вечере негритянкой.