Пинбол - [23]

Иногда Андреа рассказывала о своей семье, например о том, что ее бабушка, упрямая старая дама, так гордилась своими замечательно густыми волосами, что долгие годы отказывалась стричь их. К немалому огорчению семейства Гуинплейн, полагавшего, что не подобает пожилой женщине носить столь длинные волосы, они в итоге так отросли, что спускались уже ниже талии. Тогда Андреа, совсем еще девчонка, решила взять инициативу на себя и преподать бабушке урок. Глубокой ночью она прокралась в комнату крепко спящей старой дамы и ножницами обкорнала ей волосы, разбросав пряди по подушкам. Решив, что волосы выпали из-за их длины и тяжести, бабушка пришла в ужас и, желая сохранить то, что осталось, тут же остриглась так коротко, что волосы едва прикрывали шею.

Еще Андреа рассказала Домострою о шутке, которую, бывало, проделывала со своими ухажерами, когда училась в старшем классе средней школы. Она приходила к парню домой и позволяла ему ласкать ее и целовать, приводя юношу в состояние крайнего возбуждения. Затем она незаметно доставала из сумочки гигиенический тампон, пропитанный красным вином, и с размаху швыряла его в потолок. Парень в изумлении смотрел на бурый комочек, затем на пол, усеянный красными каплями, и, вероятно, испытывал в этот момент присущий всем мужчинам иррациональный страх перед менструальной кровью. Потом он долго извинялся и провожал Андреа домой нетронутой.

Слушая эти и другие подобные истории, Домострой задавался вопросом, не проделает ли когда-нибудь Андреа и с ним что-нибудь подобное; хотя нередко она поражала его своей проницательностью, но столь же часто ставила в тупик. Как-то поздней ночью он покинул уже спящую Андреа и поехал на Лонг Айленд, в старинную церковь Страстей Господних, чтобы играть на ранней заупокойной мессе. Однако минут через десять он с досадой обнаружил, что забыл бумажник. Возвратившись на цыпочках, чтобы не разбудить девушку, он зашел в комнату и тут обнаружил, что кровать пуста — возлюбленная исчезла. Он недоумевал, куда она отправилась, одна, в предрассветный час, и почему солгала, попросив разбудить ее к завтраку, когда он вернется.

Гроб стоял в боковом приделе храма, и Домострой, играя, невольно смотрел в мертвенную черноту ящика и думал о том, что покойник — это напоминание живущим, каждый из которых не более чем звено в цепи смертей. Но мысли эти не расстроили, а развеселили Домостроя. Лицом к лицу со смертью, он был счастлив стоять по другую сторону и принимать от жизни новые испытания.

Когда этим же утром он вернулся в квартиру Андреа, то обнаружил девушку мирно спящей, словно она и вовсе не покидала постель. Оскорбленный изменой, он разбудил ее и осведомился, как прошла ночь. Андреа сладко потянулась, зевнула, одарила Домостроя утренним поцелуем и сказала, что в кои-то веки сладко проспала всю ночь. Наслаждаясь жаром ее молодого крепкого тела, он позволил обнять и поцеловать себя, а о своем неожиданном ночном возвращении решил, опасаясь конфликта, не говорить вовсе.

Как-то раз Андреа рассказала ему, что она в душе наполовину мужчина, а наполовину женщина, и что ей нравится наряжаться в мужскую одежду и в компании своих приятелей, панк-рок-музыкантов, обходить гей-бары и дискотеки нижней части манхэттенской Вест-Сайд.

Она поведала, что мужская чувственность проявилась в ней, когда тинэйджером она закрутила роман с убежденным бисексуалом. Она сопровождала его в тайных поисках любовника, а иногда даже предлагала себя в качестве приманки, чтобы заманить партнера для своего приятеля. Приятель ее, в свою очередь, позволял ей наблюдать свои любовные контакты с мужчиной. Для нее стало настоящим откровением, утверждала она, что, наблюдая за ними, она испытывала не женское, но мужское возбуждение. В такие моменты она всегда хотела удовлетворить своего дружка, как это делал другой мужчина, и когда любовью с ним занималась она сама, то воображала, что у нее тоже есть член — совсем такой, как у него.

Андреа гордилась своими навыками в искусстве обольщения. Часто среди ночи, когда ей не спалось, она наугад выбирала мужское имя в телефонной книге, набирала номер, грудным голосом представлялась Людмилой, или Ванессой, или Карен и сообщала, что проснулась и, чтобы вновь погрузиться в сон, нуждается в "эротической беседе". Если мужчина вешал трубку, она набирала другой номер и повторяла свою прелюдию. Она могла вовлечь ничего не подозревающего мужчину в долгий разговор и еще черт знает во что. Наблюдая за лежащим рядом Домостроем, она оценивала по его реакции воздействие каждого произнесенного ею слова.

— Я хочу, чтобы ты был со мною свободен, малыш, — шептала она в трубку, — как я с тобой. Я хочу, чтобы ты трогал себя там, где я трогаю себя. Ты хочешь, чтобы я начала первой? Хорошо, это так меня возбуждает. Мне нравится твой голос — кажется, будто ты совсем рядом. Дай, я направлю твои руки — туда, куда тебе хочется — да, да, именно туда, я тоже этого хочу. Теперь потрогай себя и представь, что это мои руки, потрогай еще, еще…

Домострой не слышал, что отвечает девушке ее телефонный сексуальный партнер, но, судя по тому, в какое возбуждение она приходила, на том конце провода тоже все было в порядке — Андреа, находясь рядом с Домостроем, стонала, прерывисто дышала, прижималась грудями к его груди, лицом к его лицу, и только телефонная трубка разделяла их.