Пикник и прочие безобразия - [23]

— Ну вот. — Она понизила голос так, что ее слова с трудом доходили до меня сквозь окружающий нас гомон. — Тут замешан герцог Толпаддльский. Я потому и приехала в Венецию, что Реджи и Марджери, да и Перри тоже доверяют только мне, и как герцог, разумеется, он просто душка, который страшно страдает от этого скандала, и когда я сказала, что приеду, они, конечно, сразу ухватились за эту возможность. Но ты не должен никому ни слова говорить об этом, дорогой, обещаешь?

— О чем я не должен говорить ни слова? — озадаченно справился я, давая жестом понять официанту, чтобы принес еще выпить.

— Но я ведь только что тебе сказала, — нетерпеливо произнесла Урсула. — О Реджи и Марджери. И Перри. И о герцоге, разумеется.

Я сделал глубокий вдох.

— Но я не знаю этих Реджи, Марджери и Перри. И герцога тоже.

— Не знаешь? — удивилась Урсула.

И я вспомнил, как ее всегда удивляло, что я не знаю никого из широкого скучного круга ее знакомых.

— Нет. А потому, сама понимаешь, я затрудняюсь понять, в чем дело. Могу только представить себе самые разные варианты — то ли все они заболели проказой, то ли герцога поймали на незаконном производстве спиртного.

— Что за глупости ты говоришь, дорогой, — возмутилась Урсула. — У него в роду нет алкоголиков.

Я снова вздохнул.

— Послушай, может быть, ты просто расскажешь, кто из них кому что сделал, учитывая, что я никого из них не знаю и, по правде говоря, предпочел бы не знать.

— Хорошо, — согласилась Урсула. — Перегрин — единственный сын герцога. Ему только что исполнилось восемнадцать, и он славный парень, несмотря на это.

— Несмотря на что? — растерянно спросил я.

— Несмотря на совершеннолетие, — последовал нетерпеливый и не очень вразумительный ответ.

Я решил не трогать очередную загадку.

— Продолжай, — сказал я, надеясь, что дальше все прояснится.

— Так вот, Перри учился в колледже Сент-Джонс… ну, ты знаешь, это жутко шикарная школа, про нее еще говорят, что она лучше Итона Харроу.

— Десять тысяч фунтов за триместр, не считая питание? Как же, слышал.

— Дорогой, туда принимают детей только самых видных родителей, — продолжала Урсула. — Это такое же изысканное заведение, как… как… как…

— Как универмаг «Харродз»?

— Что-то в этом роде, — неуверенно согласилась Урсула.

— Итак, Перри учился в колледже Сент-Джонс, — напомнил я.

— Ну да, и директор не мог на него нахвалиться. И тут вдруг гром среди ясного неба. — Она перешла на выразительный шепот.

— Гром? Что за гром?

— Среди ясного неба, милый, — нетерпеливо пояснила Урсула. — Ты отлично знаешь, и вообще, не прерывай меня, дорогой, дай досказать.

— Я только этого и жду. Пока что я услышал только про какого-то герцогского сынка, про гром и даже не понял толком, при чем тут небо.

— Так помолчи и послушай, я все объясню. Ты совсем не даешь мне говорить.

Я вздохнул.

— Хорошо. Молчу.

— Спасибо, милый. — Она сжала мою руку. — Так вот, значит. До этого грома Перри отлично успевал. Тут в его школу явились Реджи и Марджери. Реджи взяли на должность учителя рисования, он ведь здорово пишет маслом, и гравирует, и все такое прочее, хотя, на мой вкус, он несколько эксцентричен, я даже удивилась, честное слово, что его взяли в такое изысканное заведение, где не очень-то жалуют эксцентриков, сам понимаешь.

— Почему он эксцентрик?

— Ну, скажи сам, милый, разве это не эксцентрично — повесить над камином в гостиной портрет собственной жены в обнаженном виде? Я говорила ему — если уж непременно захотелось вешать ее на стену, лучше повесил бы в ванной, на что он ответил, что сперва подумывал украсить этой картиной комнату для гостей. Как иначе назвать его после этого, милый, если не эксцентриком?

Я не стал говорить ей, что заочно проникся симпатией к Реджи.

— Значит, роль грома исполнил Реджи?

— Да нет же, милый, громом была Марджери. Перри, как только увидел ее, сразу безумно влюбился, она ведь и впрямь хороша собой. Если тебе по вкусу женщины из Полинезии, которых рисовал Шопен.

— Может быть, Гоген?

— Возможно, — неуверенно отозвалась Урсула. — Во всяком случае, она очень мила, разве что малость глуповата. С Перри она повела себя очень глупо, стала его поощрять. И тут ударил еще один гром.

— Еще один гром? — Мужайся, велел я себе.

— Ну да. Эта дурочка, в свою очередь, влюбилась в Перри, а ты ведь знаешь, она ему почти в матери годится, и у нее есть ребенок. Ну, может, в матери и не годится, но ему-то всего восемнадцать, а ей уж точно тридцать, хоть она все время твердит, что двадцать шесть, но все равно, совсем неприличная история вышла. Естественно, Реджи совсем захандрил.

— У него был простой способ решить проблему — подарил бы Перри портрет Марджери, — предложил я.

Урсула укоризненно посмотрела на меня.

— В этом нет ничего смешного, милый, — строго заметила она. — Поверь мне, мы все были в полном смятении.

Я представил себе, какое это должно быть увлекательное зрелище — некий герцог в полном смятении, однако не стал развивать эту тему, а только спросил:

— Ну и что было дальше?

— Так вот, Реджи прижал к стене Марджери, и она призналась, что влюблена в Перри и у них был роман за гимнастическим залом — лучшего места не выбрали! Естественно, Реджи жутко возмутился и наставил ей синяк под глазом, чего, сказала я ему, вовсе не следовало делать. Потом он стал разыскивать Перри, чтобы, полагаю, и ему наставить синяк, но, к счастью, Перри уехал домой на уик-энд, так что Реджи его не нашел, и слава Богу, потому что Перри, бедняга, довольно щуплый, тогда как Реджи здоров как бык и жутко вспыльчив.