Пикассо и его женщины - [44]

Пикассо нисколько не скрывал, что в его жизнь вошло новое чувство. Он настолько польщен, настолько горд своим мужским счастьем, что выставляет его напоказ. Однако я не согласен с Максом Жакобом, утверждавшим, что Пикассо обменял бы свою славу великого художника на славу Дон Жуана. Всегда жадный и всегда пресыщенный, как севильский соблазнитель, он никогда не позволял женщине порабощать себя, освобождаясь от ее власти в творчестве. Для него любовное приключение было не самоцелью, а необходимым стимулом для реализации творческих возможностей, имевшим слишком большое значение, чтобы его скрывать. Да разве можно скрыть любовь, которую тут же выдадут картины, рисунки, гравюры и скульптуры — черты новой избранницы всегда накладывались на черты недавней возлюбленной?..»

Далее он пишет:

«Пикассо был покорен маленьким ртом Франсуазы, пухлыми губами, густыми волосами, обрамлявшими ее лицо, огромными и чуть асимметричными зелеными глазами, тонкой талией подростка и округлыми очертаниями форм. Пикассо был покорен Франсуазой и позволял ей боготворить себя. Он любил ее так, словно чувство впервые пришло к нему.

Будучи свидетелем этой идиллии, я задавался вопросом: как скажется новая страсть на его искусстве, ведь каждая новая женщина вызывала к жизни новые выразительные средства? И меня пугали страдания, которые неизбежно принесет с собой это чувство…»

И ведь было, чего пугаться. Пикассо был взволнован, словно влюбившийся подросток, и говорил Брассаю, показывая на Франсуазу: «Посмотрите, как она красива, как она изящна. Почему бы вам не сфотографировать ее? Только проследите, чтобы волосы были слегка растрепаны. Не снимайте ее, когда она только что вышла из парикмахерской. Я ненавижу аккуратные прически».

Друг Пикассо впервые слышал о неприязни Пикассо к «аккуратным прическам». Но ему, как выяснилось, нравились волосы, неприрученные и свободные, как кошки. Кстати, именно так он всегда рисовал свою Франсуазу…

* * *

А вот рассказ Карлоса Рохаса:

«После первой же встречи наедине с Франсуазой Жило, происходившей в мастерской Пикассо на улице Великих Августинцев, <…> у обоих осталось отчетливое ощущение, что их свяжет общая судьба, а отнюдь не банальная мимолетная любовная связь. Пикассо показал Франсуазе работу из серии “Мастерская скульптора”, выполненную в 1934 году, за девять лет до того, как они познакомились в ресторане “Ле Каталан”. На ней изображены две женщины: одна, обнаженная, сидит на каком-то возвышении, другая — стоит рядом, завернувшись в шаль, конец которой закинут за спину. Пикассо обращает внимание своей гостьи на удивительное сходство между нею и этой женской фигурой: “Это вы. Вот здесь. И вы не будете этого отрицать. Меня всегда преследовали некоторые лица, и ваше — из их числа…”

В тот день художник попросил Франсуазу раздеться, чтобы увидеть, соответствует ли ее тело тому, что нарисовал он в своем воображении.

К удивлению Пикассо, девушка, пока он ее раздевает, стоит не шелохнувшись. Возможно, она бессознательно угадала то, что раньше поняли Фернанда и Ольга: чтобы подчинить себе Минотавра, надо сочетать покорность и преклонение перед ним».

Сравнение с Минотавром очень часто используют биографы Пикассо. Чтобы было понятно: Минотавр — это, согласно греческому преданию, чудовище с телом человека и головой быка, произошедшее от любви Пасифаи, жены критского царя Миноса, к посланному богами быку. Минос потом скрывал его в специально построенном лабиринте, куда ему бросали на пожирание преступников, а также присылаемых из Афин молодых девушек и юношей. (Cогласно легендам, Тесей убил Минотавра, а потом при помощи Ариадны (дочери Миноса и Пасифаи), давшей ему клубок ниток, благополучно вышел из лабиринта.)

Что же касается Пикассо, то ему очень нравилась эта легенда, и он часто рисовал Минотавра и его оргии, но преступники и юноши художника не интересовали. Его «чудовищу» нужны были только девушки — юные и жизнерадостные, а главное — свежие и нетронутые, как Ольга Хохлова, когда он ее впервые встретил. Более того, его Минотавру были нужны девушки доверчивые и послушные, ибо только такие могли дать ему немыслимые плотские наслаждения. Он и о себе это понял сразу. Для творчества ему были необходимы самые сильные сексуальные страсти — без каких-либо ограничений и запретов. И чем старше становился этот Минотавр, тем он все яростнее пожирал эту лакомую пищу, быстро и во все возрастающих количествах. При этом он искренне полагал, что снисходит до простой смертной, наделяя ее душой и даря ей тем самым «настоящую жизнь», до этого ей неведомую.

* * *

Когда Франсуаза в очередной раз пришла повидать Пикассо, он вдруг стал очень ясно выказывать другую сторону природы своего интереса к ней, глядя на нее уже совсем не как художник. А потом он взял и поцеловал ее в губы. Она не воспротивилась, и Пикассо с удивлением взглянул на нее.

— Отвратительно, — сказал он. — Как можно соблазнить кого-то в таких условиях? Если женщина не собирается сопротивляться, об этом не может быть и речи.

Несколько дней спустя Пикассо снова вернулся к этой теме, и Франсуаза сказала, что заранее ничего обещать не может, но он волен сделать новую попытку в любое время.