Пик Сталина - [50]

Аристов и Федорков отстают. Олег жалуется врачу на то, что у него мерзнут ноги. Федорков заставляет его немедленно разуться и на морозе и сильном ветру оттирает их спиртом. Однако Аристову кажется, что этого недостаточно, он рвет на куски свои запасные пуховые, стеганые брюки и обертывает ими ботинки. Это не помогает: вероятно, его обувь недостаточно просторна. Через 20 минут врачу приходится повторить оттирание. Несмотря на эти задержки, товарищи не отстают от нас: мы заняты протаптыванием следа. На гребень выходим почти одновременно. Перед нами последняя часть подъема. Узкий острый гребень ведет к югу. Гряда скал скрывает путь к его пологой части. Выйти туда удобнее всего обходом справа, по скалам. После этого, до самой высокой точки пика Сталина, путь снова лежит по острому, как нож, гребню.

Рассматривая пик во время разведывательного полета, Аристов был обманут кажущейся легкостью этой части пути. Выйдя на гребень, убеждаемся, что идти приходится по твердому льду, присыпанному сверху тонким слоем снега. Кошек у нас нет (мы с Гусаком оставили свои кошки еще в лагере «6900 м»), и передвижение усталых людей здесь очень опасно.

Я считаю, что нужно принять специальные меры предосторожности, сообщаю об этом Аристову и предлагаю ему идти дальше только в связке, использовав для этого веревку, которую несет Гусак. При движении мы должны тщательно страховать друг друга и, если нужно, рубить ступени. Аристов в раздумье смотрит на гребень, а потом на свои часы. Видно, что он колеблется принять решение. Движение связкой замедлит подъем, а теперь уже 3 часа дня. Наконец он решает, что мы продолжим наш подъем, не связываясь. Гусак советует ему снять с ног самодельные чехлы, закрывающие острые шипы его обуви, но Аристов только качает головой и молча продолжаем подъем.

Сильный ветер дует в лицо и обжигает кожу. Я опускаю на лицо маску, но уже через несколько минут она обмерзает, и становится трудно дышать. Снова откидываю маску на шлем, дышать легче, но опять очень холодно, мороз не менее 25°. Идем вверх, придерживаясь скал, и гораздо быстрее, чем ожидали, выходим на площадку перед последним взлетом вершинного гребня.

В сторону ледника Сталина гребень нависает небольшим карнизом. Правый же склон круто падает к узкой гряде скал, лежащей в нескольких метрах ниже гребня. За скалами — обрыв в сторону северного предвершинного плато[72] над ледником Фортамбек. Несколько десятков метров подъема отделяют нас от цели. Мы уже видим вершинную площадку и большой округлый выступ скалы, за которым 3 сентября 1933 г. Евгений Михайлович Абалаков сложил свой тур.

Я оцениваю трудность оставшегося пути и снова предлагаю Аристову связаться веревкой. Подниматься прямо по гребню мы не можем, он слишком остр и крут. Нам придется придерживаться правого, западного склона, а падение на нем может привести к весьма неприятным последствиям.

— Думаю, что все обойдется благополучно, — медленно говорит начальник группы. Срыв не так опасен, как ты предполагаешь: если кто-нибудь упадет и не задержится на склоне, то он обязательно остановится у гряды скал…

Подходят Гусак и Киркоров, и Аристов двигается с ними вперед, начиная последний подъем. Я вспоминаю о своем фотоаппарате. Он спрятан у меня на груди, чтобы не замерз механизм его затвора. Задерживаться для фотографирования у меня нет никакого желания, но я все же заставляю себя сделать снимок. В это время начальник группы и его спутники подходят уже к самой крутой части гребня. Я прячу аппарат и тороплюсь к ним.

…Совершенно неожиданно для себя я падаю. Чувствую, что скольжу по крутому склону, мгновенно переворачиваюсь на грудь и стараюсь задержаться на склоне, тормозя клювом ледоруба. Он скользит несколько мгновений по льду, и, наконец, я останавливаюсь в двух метрах ниже места падения. Хочу подняться, но все мои попытки встать на ноги остаются безрезультатными, шипы ботинок беспомощно скользят по льду и я сползаю вниз еще на полметра ближе к обрыву.

Я вижу, как впереди меня медленно бредут вверх три альпиниста, они не заметили моего падения. Ближе всего в пяти метрах от меня Аристов.

— Олег… — тихо зову я его. — Я сорвался.

Он поворачивается ко мне, и я вижу его спокойное лицо. Он явно не понимает опасности моего положения. Очевидно, на его обычно устойчивую психику подействовали высота, трудности пути и огромная ответственность за успех восхождения.

— Закрепись ледорубом и выбирайся к нашим следам, — говорит он неторопливо.

Сделать это мне удается только при помощи Федоркова, замыкающего цепочку нашей группы. Он вырубает во льду две ступени и протягивает мне как опору свой ледоруб. Я поднимаюсь, — и вот мы снова движемся вперед, шаг за шагом приближаясь к вершине. Каждые пять-шесть метров кто-нибудь из нас останавливается для отдыха. Все физические силы, все напряжение воли вложены сейчас в медленное поступательное движение. До вершины остается какой-нибудь десяток метров, я останавливаюсь отдохнуть и смотрю на товарищей. Первыми идут Гусак и Киркоров. За ними след в след движется Аристов. Вижу, как он останавливается на минуту, затем снова делает шаг с левой ноги и, споткнувшись, падает на спину. В следующее мгновение он уже скользит по ледяному склону, сметая с него тонкий слой снега. К моему удивлению, он не делает энергичной попытки задержаться. Я вижу, как он медленно переворачивается, чтобы вонзить клюв ледоруба. На лишнее движение уходит драгоценное мгновение. Скольжение ускоряется, Аристов оказывается уже у каменного барьера и, к моему ужасу, не задерживается на нем. Его тело перелетает через скалы, как через трамплин, и он падает вниз.