Пифагор - [102]

   — Да нет. У меня не получится. Но я подумал — у нас храм Муз. Почему бы нам не иметь их изображений? Это должно обрадовать Учителя.

   — Прекрасная мысль! — воскликнул Филарх. — Но как ты себе их мыслишь? Не такими же, как описал Гесиод?! Ведь наши Музы вдохновляют нас на серьёзные занятия. И я не знаю, где ты отыщешь ваятеля, который мог бы воплотить идею в камень или в бронзу.

   — Или в дерево, — вставил Тилар.

   — Допустим, в дерево. Где ты отыщешь Дедала?

   — Я хочу попробовать сам, — сказал Тилар не сразу. — В детстве я вырезал фигурку нашего древнего царя Кокала, гостеприимца Дедала. Я вырежу только одну Музу. Я уже вижу, какой она будет. И если моя работа вам понравится, мы её поставим в библиотеку.

   — Работай, — проговорил Эвримен. — Но тогда кто же продолжит хронику?

   — Мы все, — предложил Хирам. — Пусть каждый вспомнит по годам и, если удастся, по дням открытия, которые за это время совершил Пифагор и все мы. Это будет хроника открытий, а не воспоминания. А потом мы соберёмся и сведём всё воедино.

   — А помнишь, как, глядя через отверстие занавеса на приведённого к нам мальчика, он сказал: «У него священная болезнь», и не понадобилось зажигать гагата.

   — Да, это удивительный человек, — сказал Эвримен. — Во время зимовки в Кротоне мы обсуждали, на каком расстоянии поместить городок, чтобы ученикам не приходилось далеко ходить в храмы. Тогда я подумал: «Какое это имеет значение, если он сам храм, хранилище божественной силы». И он, прочитав мои мысли, сказал: «Нет, Эвримен, в самом городке должно быть священное место, чтобы никто не мог нас, как Ксенофана, назвать безбожниками».

   — Он поразил меня ещё в Афинах, — вставил Филарх. — Ведь он не излагает чужих мыслей, а разворачивает собственные суждения и доводы с такой убедительностью, что ты ощущаешь себя частью его воинства и готов, не рассуждая, следовать по указанному им пути.

   — А что мы скажем ему о новом наборе? — спросил Хирам.

Наступила тишина.

   — Не будем говорить, — отозвался Эвримен. — Ведь ему и так тяжело.

   — Тяжело? — удивился Хирам.

   — А как ты думаешь? Ведь он живёт не только в этой жизни, но и во многих прошлых, а может быть, и будущих. Сколько же у него волнений и беспокойств не только за таких, как мы, но и за тех, кто остался там, и за тех, кто ещё не родился. Я думаю, он нас потому и оставил, чтобы хоть немного облегчить свою ношу.

   — Но ведь о наборе он всё равно узнает, — возразил Тилар.

   — Пусть не от нас.

Раскол

Этот день надолго запомнился не только метапонтийцам, но и многим жителям Южной Италии, которую через некоторое время назовут Великой Элладой. В Пританее собрались те, кто начал учиться у Пифагора, но покинул его школу по тем или иным причинам. Всех их, разбросанных по разным городам, собрал Гиппас при содействии городского совета Метапонта.

— Друзья мои, — обратился Гиппас к собравшимся, — помните, как Пифагор убеждал нас в противоположности создающих природу начал, одновременно исключая что-либо противоречащее его взглядам? У нас не было возможности не только спорить с Пифагором, но даже обсуждать сказанное им. Мы должны были подчиняться всем его акусмам — обуваться с правой ноги, а мыть сперва левую, уходя — не оглядываться. Ныне мы от всего этого свободны и открыты для истинного знания. Мы будем строить собственный храм Муз, без общности имущества, без обета молчания, без деления на математиков и акусматиков, но сохраняя пифагорейскую сплочённость и дружбу, пифагорейскую страсть к знанию.

Слово взял Килон.

   — Я не умею отрываться от земли, проходить сквозь стены, — начал Килон при глухом ропоте лесхи. — Но, не обладая способностью читать чужие мысли, я догадываюсь, что вы думаете обо мне. Вы считаете меня недругом вашего учителя и полагаете, будто я пришёл, чтобы добавить ожесточения к вашим сомнениям и вашему недовольству, заставившему вас здесь собраться. Нет. Я пришёл, чтобы объяснить вам, какой опасности подвергаетесь вы и ваши друзья. Я скажу только о Кротоне, городе, где исполняю обязанности архонта. Я напомню, как был вначале принят кротонцами Пифагор, выставлявший себя сторонником наших обычаев и законов, обещавший воспитывать юношество в верности им. Ему даже вручили ключ от города, сделав его почётным гражданином, многие кротонцы помогали строить вашу школу, многие состоятельные граждане, в том числе и мой отец, дали немало денег на постройку стен. И что же?

Послышались выкрики, то ли одобрительные, то ли враждебные. Овладев вниманием слушателей, Килон продолжил:

   — Вопреки собственным обещаниям, он поставил свои правила, свой образ жизни выше обычаев полиса. Моим согражданам трудно понять премудрости, каким учит Пифагор. Но они знают, что в Тёплых Водах живут по установленным им законам, что учеников лишают возможности общаться с родителями и в течение долгого времени они вынуждены молчать. Им известно, что у Пифагора в Кротоне и других городах имеется множество сторонников, с которыми он общается с помощью тайных знаков. А ведь любой эллин знает, что открытость — основа жизни каждого полиса, если только им не правит тиран. Именно поэтому всё тайное порождает слухи. Так, многие уверены, что Пифагор колдовством лишил Милона силы, ибо до того, как тот познакомился с ним и стал его учеником, он не знал поражений. И хотя дом Милона уже при его жизни стал местом сборищ пифагорейцев, болтают, будто Пифагор захватил дом вопреки воле Милона, оставив без приданого его дочь. Старики вспоминают Демокеда и уверяют, будто самосец с помощью того же колдовства освободился от соперника и даже погубил своего покровителя Поликрата.