Piccola Сицилия - [110]

Эту мысль Мориц держал при себе, когда спустился в зал, где Ясмина бросилась ему на шею с бурными благодарностями. Это было их первое объятие, внезапное и очень тесное, – в доме родителей они избегали малейшего прикосновения. Ясмина была в легком летнем платье, сквозь которое он чувствовал ее грудь, тепло тугого живота. Ее порыв смутил его, но ведь эта вспышка относилась не к нему, а к Виктору.

– Не за что благодарить, я же ничего не сделал, – пробормотал Мориц.

– Нет! Вы вернули мне надежду! Можно мне взять его с собой?

– Кого?

– Виктора.

Мориц вопросительно посмотрел на Леона.

– Все, что ты хочешь, carissima.

Мориц вырезал этот кадр из фильма, осторожно свернул целлулоид, вставил его в баночку для пленки и отдал Ясмине. Шесть секунд надежды.

* * *

8 сентября 1943 года в 18:30 генерал Эйзенхауэр объявил по радио Алжира о перемирии между Италией и коалицией. Британская Восьмая армия пересекла Мессинский пролив и начала продвижение по материковой части Италии. Гитлер тут же распорядился о переброске войск через Альпы и назначил Роммеля командующим Северной Италии. Немцы занимали итальянские города и разоружали своих бывших союзников. Война, ввергнувшая в огонь полмира, разворачивалась теперь и на Апеннинах.

В тот же день Альберта выписали из больницы. Он приехал на такси, никого не предупредив, потому что хотел избежать взглядов соседей. Мими и Ясмина, поддерживая, повели его в дом, но он делал вид, будто и сам бы прекрасно справился. Соседи, конечно же, все равно сбежались, с сочувствием приветствуя его. И пусть у Альберта не было прежней выправки, он тщательно следил за тем, чтобы доктор Сарфати не потерял лицо. Соседей приветствовал дружески, обнимая их одной рукой, вторая была парализована, расспрашивал о здоровье, о мелких болячках, как будто пациентами были они, а не он. Поскольку – что бы ни случилось – он был в первую очередь врачом, потом уже отцом, но никогда тем, кому нужны одолжения. Мими старалась спровадить соседей, которые стремились в дом. Потом, говорила она, потом, дайте ему отдохнуть и прийти в себя! Когда же Альберт наконец оказался в доме, то женщины уложили его на диван, где он и провел весь день, как и все следующие дни.

Мориц прибежал, как только услышал про возвращение Альберта. Он принес цветы, купленные на первую зарплату, и попросил у Альберта прощения.

– За что? – удивился Альберт, как будто ничего не помнил о той роковой ночи.

– Мне нельзя было так долго оставаться в вашем доме, – сказал Мориц.

– Почему? – словно не понял его Альберт, тщетно пытаясь совладать с тыквенными семечками, миску с которыми Ясмина поставила у дивана. Все старались не замечать его усилий. – Нет никаких причин для беспокойства.

Чтобы не пускаться в обсуждение, кто виноват, он принялся объяснять Морицу медицинские особенности своего случая: вопреки первому диагнозу, падение не привело к обширному кровоизлиянию, а повредилась артерия в позвоночной области шеи. Внутренняя стенка сосуда отслоилась, забив протоку и без того суженного сосуда, такова уж его наследственная особенность – так он, по крайней мере, предполагает, поскольку его отец умер от апоплексического удара.

С любопытством исследователя, как если бы речь шла не о нем самом, а о пациенте с редким диагнозом, Альберт объяснял, какие участки мозга отвечают за речь, координацию и равновесие, насколько часты подобные случаи и каковы прогнозы на полное исцеление. Катастрофу – в общем-то, непостижимую – он вмещал в цифры, которые превращали страх перед неизвестным в нечто контролируемое. В двадцати процентах случаев реабилитационная гимнастика – три раза в неделю – приводит к отступлению явлений паралича на семьдесят пять процентов.

Альберт говорил с оптимизмом, как будто само собой разумелось, что уж он-то входит в эти счастливые двадцать пять процентов, хотя по трезвом размышлении это означало, что отныне он навсегда зависит от посторонней помощи. Мими это понимала и быстро перестроилась с поразительным прагматизмом. Она еще в больнице научилась как бы невзначай направлять руку мужа с вилкой к его рту, ненавязчиво менять белье и незаметно стряхивать крошки с груди. День ото дня движения будут даваться Альберту все легче, но прежней подвижности уже не вернуть. Мими не жаловалась, приняла случившееся как неизбежность, демонстрируя завидные стойкость и силу.

Ясмине же было невмоготу смотреть, как беспомощно отец подносит ко рту стакан (последние сантиметры преодолевались с помощью Мими), как бессильно откидывается на спинку дивана, как отвечает на одни вопросы, а другие, казалось, даже не слышит. Он больше не защитник, а рухнувший колосс. Если и требовался последний удар, чтобы окончательно вытолкнуть ее из сказочного мира детства во взрослую жизнь, то теперь Ясмина его получила.

После той роковой ночи ушел в небытие не только прежний Альберт, добрый папа́, которого она любила, доктор Сарфати, которого все уважали, но и весь мир, который он воплощал. Альберт был не из тех отцов, что защищают семью силой мускулов, но только теперь всем стало ясно, насколько прочное убежище давал им его дух, его стойкая вера в добро, его упрямая приверженность приличиям, его мечтательный ум.