Piccola Сицилия - [109]

* * *

Никто из радостно устремившихся в кинозал людей, гражданских и военных, не подозревал, что успехи коалиции сегодня им демонстрирует немец, остающийся невидимым высоко у них над головами, за крохотным оконцем, из которого он мог видеть зрителей, а они его нет. Пара невидимых глаз. Киножурнал британского филиала «Пате»[82] сменил еженедельную хронику компании UFA. Бодрая маршевая музыка, танки победителей, свои парни всегда крупным планом, противник – только в виде толпы пленных. Немецкая и итальянская разбомбленная техника, выгоревшие танки, рухнувшие самолеты, обстрелянная свастика во весь экран. Затем сцены из сицилийских деревень. Мориц в Тунисе и сам использовал такие же кадры: местные стоят, выстроившись в линейку перед домами, радостно машут входящей армии. Улыбки женщин и счастливые дети, которым солдат сует плитку шоколада.

По лицам гражданских видно, какова роль солдат – освободители или оккупанты. Британские коллеги сделали хорошую работу. Однако, в отличие от зрителей в зале, Мориц видел и то, что не попало в кадр. Они показывали артиллерию – он видел разорванные тела на стороне противника. Они показывали обломки самолета – он видел мертвого пилота. Когда они показывали колонну пленных, снятую общим планом, на котором не различить отдельные лица, – он чувствовал унижение побежденных, их позор и бессилие. И когда на экране появились лица победителей, изможденные, но радостные, он придвинулся еще ближе к окошечку в зал, даже чуть было не остановил пленку, чтобы удостовериться, не обознался ли, не мелькнуло ли среди лиц этих мужчин одно, знакомое. Лицо Виктора.

* * *

Основной фильм был «Пять гробниц по пути в Каир». Картина о войне, которую Мориц снимал и сам, рассказывала о событиях с другой стороны – как историю победителей. Режиссер Билли Уайлдер, Эрих фон Штрогейм в роли Роммеля. Немецкие актеры, работающие на американцев! Разве мог бы Мориц зайти так же далеко? Нет. Он не был революционером, демонстрирующим свои убеждения. Его маленькое предательство было возможно лишь потому, что он мог оставаться невидимым.

Когда все зрители разошлись, он еще раз поставил бобину с британским киножурналом студии «Пате». Съемки из сицилийских деревень. Он приник к маленькому оконцу и под стрекот проектора изучал лица солдат. Дважды ему показалось, что промелькнул Виктор, дважды он останавливал проектор, прокручивал ленту назад и снова запускал. Однако оба раза это оказывался другой человек. Но уже в самом конце пленки он его нашел. Камера панорамировала площадь, справа и слева – разрушенные дома, на их фоне трое солдат позируют на джипе, а на заднем плане, под разорванным тентом кафе, мужчина в гражданском, в светлом пиджаке и шляпе, раздает сицилийцам сигареты, – разве это не он? Та же небрежная манера молодого бога, который знает, что он бог, но делает вид, что не знает этого, – победитель на короткой ноге с местными, почти как один из них, однако несомненно primus inter pares[83]. Это же Виктор? Или нет?

Мориц – наэлектризованный – включил обратный ход, но сделал это слишком резко, и зубчатый механизм заблокировался; пленка остановилась, а когда Мориц открыл проектор, чтобы устранить блокировку, было уже поздно: жар дуговой лампы растопил целлулоид, стократно увеличенный кадр расползался на экране прямо на глазах… пока пленка не порвалась. Катушки крутились вхолостую, конец пленки трепыхался, разбиваясь на кусочки, из проектора выползал вонючий дым. Быстро, но слишком поздно Мориц выключил лампу.

Он проклинал свою неосторожность, вынимая бобину из проектора. Тщательно зачистил оплавленные концы, обрезал и склеил их, сохраняя каждый кадр из панорамы площади. Потом снова поставил катушку и спроецировал на экран то, что осталось от этих кадров. Начало панорамы до того места, где в кадр попадал мужчина на заднем плане, потом склейка, и после вырезанного места мужчина уже только мелькнул, проход камеры продолжился. Мориц много раз запускал проектор, отматывал пленку назад и еще раз просматривал каждую деталь изувеченной сцены. Мужчина на заднем плане не носил форму. И он не мог быть сицилийцем, поскольку раздавал сигареты, как это делали солдаты коалиции, чтобы подкупить местных.

На следующий день Мориц показал эту сцену Леону. Тот размышлял, непривычно молчаливый. Потом поехал на своем кабриолете к дому Сарфати и посигналил.

– Мы нашли Виктора, – крикнул он, когда Ясмина вышла на порог. – Поехали!

Ясмина всплеснула руками, побежала к машине и поехала с Леоном к кинотеатру.

Она села с ним в первом ряду, и Мориц запустил проектор. С первого раза Ясмина ничего не увидела. Потом он прокрутил сцену назад и снова запустил ее: площадь в сицилийской деревне, проход камеры, подобие Виктора и разрыв во времени. Ясмина вскочила:

– Виктор!

Она повернулась и помахала наверх Морицу, который выглядывал из оконца.

– Это он! Он жив!

Она обнимала Леона, как ребенок, нашедший своих потерянных родителей. Теперь Мориц уже не сомневался. Снимок был сделан, по словам диктора, в Аволе, деревне на юго-востоке острова. Именно в этом районе высадились британцы. Отсюда следовало два вывода: поскольку он одет в гражданское, его заслали, предположительно, как агитатора. Но между съемкой и окончанием боев за Сицилию прошло несколько недель, и были еще тысячи убитых. Значит, киножурнал доказывает, что он был в Аволе, но неизвестно, жив ли он сейчас.