Пи*ец, сказал отец - [5]

О запретных зонах

— Какого хрена ты сидишь в моем шкафу? «Т-с-с, мы в прятки играем!»? Ты на меня не тсыкай! Это мой шкаф!

О командном духе

— Ты играл блестяще, правда-правда. Ты отличный питчер, я тобой горжусь. Жаль, команда ваша — говно… Нет, нельзя мстить ребятам только за то, что они говно. Не волнуйся! Им жизнь отомстит.

После выговора в школе

— Почему это ты запулил человеку мячом в лицо?.. Ага. Причина основательная. Что ж, раз учительница сердится, на нее я никак повлиять не могу. Но я лично к тебе претензий не имею.

О рождественских подарках

— Ты составил список из двадцати пяти подарков и выстроил их по степени желанности. Ну ты даешь, бля… Я просто спросил, что ты хочешь на Рождество. А ты какую-то турнирную таблицу нарисовал!

Об аквапарках

— Иди один. Чего-то мне неохота съезжать по трубе в бассейн, куда спиногрызы вроде тебя нужду справляют.

Когда мне разрешили выбрать завтрак по своему вкусу

— Возьми с собой в школу бутерброды. Ишь, набрал печенья… Нельзя одним говном питаться!.. Нет, я по-другому сказал. Я сказал — выбери завтрак по собственному вкусу. Но я тебе не говорил, чтобы ты выбирал завтрак для идиотов!

О важности хороших манер

— Охуеть! Я что, много от тебя требовал? Не мог тихонько посидеть два часа, бля, пока я доклад о раке щитовидной железы делаю?

Когда мне исполнилось десять, мама захотела выучиться на юриста. Папа одобрил идею, хотя из нее следовало, что ему придется за мной присматривать.

— Мы с тобой станем больше времени проводить вместе, но в основном у меня на работе. Так что ты уж меня не дергай, развлекай себя сам, — разъяснил мне папа, когда мама показала ему свое расписание занятий на первый семестр.

Не все дети толком понимают, чем их родители зарабатывают на жизнь. Вот и я знал лишь, что папина специальность называется «медицинская радиология» и что он часто приходит с работы усталый и сердитый. Правда, у папы на работе, в ветеранском госпитале, я пару раз уже побывал, когда маме приходилось отлучаться по делам. Собственно, папа работал в нескольких больницах сразу, но я бывал только в госпитале. Помню, папа выбегал из кабинета нам навстречу, торопливо совал мне сникерс и вел меня в незанятую комнату по соседству.

— Мне осталось еще пару часиков поработать, так что, это, посиди уж тут немножко, — говорил он.

Я непременно добивался четкого ответа:

— Два часа — самое долгое или мне еще дольше придется ждать?

— Не знаю, сын. Я тебе кто — ясновидящий? Обещаю: как только управлюсь, поедем домой. И я куплю тебе мороженое.

Покопавшись в книжном шкафу, он протягивал мне какой-нибудь журнал:

— Вот, посмотри картинки, «Медицинский журнал Новой Англии». Очень интересно, не оторвешься!

Мама упорно грызла гранит правоведения, и папе все чаще приходилось за мной присматривать. Чуть ли не каждый день я сидел в больнице и считал минуты до возвращения домой. На выходных мне обычно было куда приткнуться — я ходил в гости к друзьям. Но однажды в субботу вышло так, что мама должна была готовиться к экзамену в библиотеке, у папы был доклад перед сотней врачей, а никто из друзей и родственников не мог со мной посидеть.

— Давай просто оставим его дома. Ничего с ним не случится, — сказал папа маме.

— Сэм, я не оставлю его одного. Ребенку всего-то десять лет.

— Ой, блин. Ну ладно, я его возьму.

Я сел в папин «олдсмобиль», и мы поехали в Калифорнийский университет в Сан-Диего. В пути папа отмалчивался, но я чувствовал: рвет и мечет. Когда мы подъехали к зданию, папа обернулся ко мне и сказал:

— Ты должен вести себя как воспитанный человек, понял? Не дури.

— Можно мне порисовать? — спросил я.

— Гм… смотря что. Что рисовать-то станешь? Вот подойдет к тебе кто-нибудь и увидит, что ты рисуешь, как собаки ебутся. И что мне тогда делать? Несолидно выйдет.

— Да я вообще не умею собак рисовать. Я рисую только самолеты, — успокоил я его.

Папа залез в свой черный кожаный портфель и вручил мне лист линованной бумаги и многоцветную авторучку. Я вошел вслед за ним в стеклянные двери огромного университетского корпуса и вскоре оказался в зале, полном врачей. Как мне показалось, все они знали моего папу лично. Кое-кому папа меня представил: «Мой сын Джастин». Усадил меня в заднем ряду. До сцены с кафедрой было примерно сто футов.

— Итак, вот твое место, вот тебе сникерс. Съешь, если начнет клонить в сон, — и он вручил мне шоколадку длиной мне по локоть. — Все, блин, я пошел.

Врачи расселись, лекция началась. Папа сидел на сцене, а какой-то лобастый дядька вышел к микрофону и заговорил. В первые же две минуты я проглотил свой гигантский сникерс, и тридцать пять граммов сахара, разлившись по моим жилам, сделали свое черное дело. Секунды казались минутами, минуты — часами. Мне не сиделось. Я решил прилечь на пол и размяться — никто же не заметит! Сполз под кресло и тут же услышал, как дядька произнес папино имя. Вскинул голову. Перехватил пристальный папин взгляд из далекого далека. Неужели он все это время за мной следил? Я торопливо пригнулся.

Скорчившись на полу, я обнаружил, что могу пролезть между ножками кресел, а также что в каждом ряду несколько мест свободно. И тут меня осенило: как здорово будет проползти на четвереньках от моего ряда до первого, пробираясь под пустыми креслами! Я же никому не помешаю, правда, если между ног пролезать не стану?! Так началось мое путешествие. Я полз вдоль, под задницами ничего не подозревающих онкологов, пока не добирался до какого-нибудь прогала. Там я перебирался под следующий ряд и полз дальше. Ну прямо игра «Фроггер»,