Пейзаж с падением Икара - [19]

— Я знаю, что это за статья.

— В их делах есть четкая формулировка: «родственники врага народа». С-сегодня невозможно выяснить, где они п-похоронены. Поверьте, я пытался. Я сирота, мне сказали, что моя мать умерла через несколько дней после родов. В лагерной больнице не было никаких лекарств, даже спирта не было, и ей не смогли помочь. Перед смертью она попросила врача, чтобы он вписал в с-с-свидетельство о моем рождении другую фамилию. Когда он спросил: «Зачем?», она ответила: «С фамилией врага народа у него нет будущего».

— Да уж, печальная история. И неубедительная, — сказал я. — В сороковые врагом народа считался каждый четвертый. При Сталине сам народ был главным своим врагом. С чего вы взяли, что именно Ликеев — ваш дед?

— Я п-п-пытался провести собственное расследование. Работал с архивными документами. Н-н-нашел кучу с-совпадений.

— Ну, кто ищет — тот всегда найдет. Некоторые умудряются портрет Христа на сэндвиче разглядеть.

— Я понимаю, вы намекаете, что у меня н-н-навязчивая идея. Что я вижу т-т-только то, что хочу. Может б-быть. Но именно поэтому я и обращаюсь к вам. Вы — скептик по складу ума, и поэтому, я думаю, вы сможете найти настоящие д-доказательства.

— И все-таки я снова спрошу: зачем вам это?

— Я хочу знать, кто я на самом деле. Хочу обрести к-корни. Разве этого недостаточно?

Я покачал головой.

— Для меня — нет. Извините, конечно, но мне до сих пор неясен ваш мотив.

— Вы — эксперт по определению п-подлинности. Поэтому я и обратился к вам. Д-д-докажите, что я — настоящий.

— Как? Я ведь сам не верю, что вы настоящий. И потом: я теоретик искусства, люди мне неинтересны. Особенно лжецы. Давайте мыслить здраво: зачем человеку искать доказательства родства с пропавшим художником? Наследства Ликеев не оставил, это я точно знаю; все свои картины он раздарил друзьям — об этом мы можем прочитать в предпоследнем из его сохранившихся писем. Даже если вы докажете, что вы его внук — вы ничего не выиграете. Ничего.

— Я б-буду знать, что я настоящий. Я обрету к-корни. Разве этого н-недостаточно?

Я снова покачал головой.

— «Я буду знать, что я настоящий», — это не мотив, это, скорее, рекламный слоган. Вы явно чего-то недоговариваете.

Он улыбнулся и снова выдохнул дым уголком рта.

— С-скажите, господин Карский, знаете ли вы, каково это — быть с-сиротой?

— Вы не поверите: знаю.

— Бросьте! У вас б-б-были родители. Плохие или хорошие — это другой в-в-вопрос. А я в-в-вырос в приюте. И я могу вам т-т-точно сказать, что главная цель любого сироты — обрести корни.

— Вы начитались Диккенса.

— Д-диккенс здесь ни при чем. Это д-дело принципа. Я успешный человек, я всего в жизни д-д-добился сам, у меня двое детей и п-п-пятеро внуков. Недавно младший внук спросил у меня, кем были мои предки. Представляете, что я почувствовал? Бессилие. И д-д-должен вам сказать — это самое мерзкое чувство на свете. Всю жизнь люди н-н-называют меня в-выдумщиком и фантазером, когда я говорю, что я — внук великого художника. Даже мои дети не верят мне. Даже они! Поэтому я и хочу доказать, что я прав, что я — не с-с-сошел с ума. Не надо улыбаться, я понимаю, как г-глупо это звучит.

— О, это звучит совсем не глупо. Это звучит трогательно… и неубедительно. Это звучит по-диккенсовски, — разговор навевал на меня скуку; чтобы избавиться от собеседника, я посмотрел на воображаемые часы на запястье. — Знаете что: я опаздываю. Было приятно с вами познакомиться. Прощайте.

Я уже переходил дорогу, когда заика крикнул вслед:

— У меня есть доступ к архивам.

Я оглянулся.

— Что?

— Вы с-с-слышали. У меня есть д-д-доступ к архивным м-материалам ЧК за тридцать девятый и сороковой годы. Есть стенограммы допросов Ликеева и его родс-с-ственников. В своей книге вы жаловались, что у вас нет этих б-бумаг. Они у меня.

Я покачал головой.

— Очередной блеф.

Он зажег новую сигарету — уже третью.

— Думаете?

— Уверен.

Он достал из внутреннего кармана пальто большой, желтый конверт.

— Здесь первые семь ст-т-траниц. Этого хватит для экспертизы и установления п-п-подлинности.

— С чего вы взяли, что они мне нужны?

— Б-бросьте! Я ч-читал ваше дело: в 2003 году в-вас судили за взлом с проникновением в здание архива, в Питере. Вы в-ведь искали именно эти бумаги. И вот — я готов отдать их в-в-вам.

Я выдержал паузу, облизнул губы.

— Допустим, вы не врете. Но… откуда они у вас?

— Бросьте, Ан-н-ндрей Ан-н-ндреич. В-вы же ученый. Я знаю вашу породу. Давайте будем честными: даже если я скажу, что ук-к-крал их и в процессе кражи жестоко убил беременную женщину, это ведь никак не повлияет на ваше желание их изуч-ч-чить. Я прав?

Я долго смотрел на протянутый конверт, — и все-таки взял его.

— Вы правы — мне плевать на беременных женщин. Но это не значит, что я согласен вам помочь. Я должен все проверить.

— Ну, разумеется! Я п-п-понимаю, — он улыбнулся и снова выдохнул дым уголком рта. — Давайте сделаем так: вот м-м-м-моя карточка, когда созреете — позвон-н-ните.

Я взял визитку:

— «Дмитрий Михайлович Ликеев-Марейский». Двойная фамилия?

— Марейским меня нарекли в детском приюте. А Ликеевым я стану, если вы поможете мне доказать родство, — он прикоснулся к моему плечу. — Не спешите с ответом. У меня предчувствие, что мы сработаемся. До свиданья, Андрей Андреич.