Петтер и поросята-бунтари - [34]

Вначале всё вроде было спокойно. Голубой и тот, второй, разговаривали как ни в чём не бывало — будто на свете не существовало никаких сейфов и никаких взломщиков. Я уж подумал, авось пронесёт: они просто повернутся и уйдут, а мы спокойненько соберёмся — и за ними. Но нам, конечно, не удалось так легко отделаться. Это было бы слишком просто. Разве так бывает!

Мы услышали какое-то сопенье и фырканье.

Это, оказывается, Голубой принюхивался.

— Чем это тут пахнет? — услышали мы его голос.

— Действительно, — сказал тот, другой. — Ужасно неприятный запах.

Лично для нас запахло жареным. Голубой и тот, другой, учуяли запах, который шёл от правого ботинка Стаффана. Того самого, которым он вляпался и который торчал сейчас наружу. Как говорится, один ум хорошо, а два лучше — но нам не помешал бы сейчас и третий. Ну, что тут можно придумать? Положение просто безвыходное.

— Попробуем вырваться из окружения, — прошептал мне на ухо Стаффан. — Надо только переодеться, чтоб нас не узнали.

Мы стали на ощупь отыскивать что-нибудь подходящее для маскировки. Нам попались галстуки, и Стаффан взял два, прокусил в них своими кусачками по две дырки, и мы повязали их на глаза вместо масок. Еще Стаффан отыскал шляпу, а я зимнюю шапку. Их мы и надели. Два пиджака довершили наш наряд. Попробуй-ка теперь узнай!

— Гляди, ботинок! — услышал я голос снаружи.

В ту же секунду мы вывалились из шкафа в своих новых, элегантных костюмах (шляпа на Стаффане была голубого цвета, моя шапка — из тюленя, а пиджаки полосатые) и бросились, как сумасшедшие, к двери. Правая нога у меня чуть не подвернулась, я её отсидел в этом чёртовом шкафу.

Её покалывало как иголками.

— Что за дьявольщина? — заорал Голубой. — Кто такие? Вы зачем сюда забрались?

Но мы не стали задерживаться, чтобы объяснить ему, кто мы такие и зачем сюда забрались. Надо думать, Голубой еще не понял, что нам тут понадобилось. Да и нога у меня вроде отошла. А когда мы выскочили в коридор — и вовсе ожила.

— Стой! — рявкнул Голубой.

Но мы мчались так, что полы пиджаков хлестали нас по ногам. Бежать в тюленьей шапке было, прямо скажем, жарковато. Я крепко прижимал к себе сумку с деньгами. Те двое бросились за нами в погоню. За спиной мы слышали топот, сопенье и пыхтенье. Они то приближались, то снова удалялись.

— Ну, погодите! — услышали мы за спиной хриплый, задыхающийся голос. — Не уйдёте, голубчики!

Как, куда мы бежали — не помню. Бежали — и всё. Где было то самое отверстие в окне, та лазейка на волю, мы уже, конечно, не могли вспомнить. Да и некогда было вспоминать. Лишь бы удрать подальше! Лишь бы не слышать этого топота за спиной! Мы неслись по коридорам, лавировали между машинами и, пригнувшись, перебегали пустые участки.

И вдруг — тупик. Мы вбежали в какое-то помещение, из которого не было дальше выхода. Мы очутились в ловушке: назад было нельзя — мы угодили бы прямо в объятия к нашим преследователям. Оставалось только усесться и ждать, пока они нас сцапают и поволокут в полицейский участок или ещё что с нами сделают. Здесь было только одно маленькое окошечко, да и то слишком высоко — всё равно не добраться.

— Придумал, — зашептал мне, ещё не отдышавшись, Стаффан. — Встанем к стенке за дверью, они ворвутся, а мы — раз! — выскочим и захлопнем дверь. Ключ, по-моему, торчит в дверях, мы их запрём здесь.

Блестящая идея! В тот момент я готов был простить Стаффану его вонючий ботинок.

Мы прямо вжались в стену. Голубой и тот, другой, тип с топотом ворвались в комнату.

— Попались, голубчики! — задыхаясь, прорычал Голубой.

Но мы уже были за порогом. Секунда — и мы захлопнули дверь и повернули ключ в замке. Сами попались, голубчики! Прихлопнули вас, как мышей в мышеловку! Мы были спасены. Теперь можно было спокойно отправляться со своей добычей домой. Ещё одна успешно проведённая операция на счету «Поросят-бунтарей».

Но мы не могли уйти просто так, не насладившись нашей победой. Мы задержались немножко у двери.

— Откройте! — неслись оттуда крики и вопли. — Не откроете — пеняйте на себя! Вы ещё пожалеете!

— Ничего, посидите! — крикнул им Стаффан, изменив голос. — Посидите и подумайте хорошенько, какую греховную жизнь вы вели.

— Это будет вам такое испытание, — подключился я, тоже изменив голос. — Попробуйте-ка сами посидеть в этой своей тюрьме. Чем дольше просидите, тем лучше. Хоть совсем тут зачахните.

— Можете попробовать поработать немножко сами на своих машинах, — продолжал Стаффан. — Вот тогда поймёте, каково это!

— Выпустите нас! Откройте! — кричали они нам.

Но мы и внимания не обратили. В самом весёлом настроении мы зашагали по коридору. Пусть посидят немножко взаперти, им это только полезно. Мы стащили с себя вещи Голубого, которые взяли напрокат в его шкафу, и повесили их на какую-то там машину. Потом открыли окно и вылезли наружу, на свежий ночной воздух. Спать мне не хотелось ни капельки, хотя скоро уже, наверное, должно было наступить утро. Стаффан, бодро насвистывая, шагал рядом. Он поглядел на свои ботинки.

— Придётся мне, видно, распрощаться с этими ботиночками, — сказал он.

Назавтра состоялись похороны ботинок.