Петру Гроза - [100]

О выборе друзей, о том, что нужно воспитывать народ в духе дружбы с Советским Союзом, они говорили не впервые. Не бывало дня, чтобы этот вопрос не затрагивался в Центральном Комитете партии, в правительстве. И при этом обязательно вспоминали о пагубности политики «игры на двух столах». Руководители «исторических партий», окружение короля и сам король пытались втянуть страну в эту игру и сейчас, в сорок пятом. Когда вспомнили об этом, Деж сказал:

— Они притворяются или на самом деле забыли, что даже Антонеску плакал по поводу исхода этой «игры».

— Из своей спортивной практики я давно уже сделал вывод, что даже в теннисе невозможно одновременно играть на двух площадках, каким бы ты искусным мастером ни был… Правда, мне могут возразить, что бывают гроссмейстеры, которые дают сеансы одновременной игры на многих шахматных досках. Но, отвечу я, это уже не спорт, а спектакль. А в политике спектакли — дело очень опасное. Вы правы — Антонеску действительно жаловался на довоенных незадачливых гроссмейстеров. Они ему тоже были не по душе[56].

Уже рассветало, и Георгиу-Деж пошел проводить гостя. Они шли медленно и продолжали разговор. Неожиданно раздался выстрел где-то в стороне Бэнясы, потом еще один, еще один. По бульвару Янку Жиану мчались две автомашины.

— Что могло случиться? — спросил Деж.

— Опять стреляют… Никак не могу забыть, как чуть не убили Апостола. Фашисты еще живут. Припрятались, но время от времени вылезают… Сколько же они убили народу. Сколько из-за них погибло советских солдат…

Георге Георгиу-Деж и Петру Гроза вышли на площадь Виктории, где идущие с разных сторон Бухареста улицы образуют своеобразную площадь Звезды. На стыке шоссе Киселева и бульвара Янку Жиану (ныне бульвар Авиаторов) они остановились.

— Удобнее всего было бы установить памятник здесь, — сказал Георгиу-Деж. — Лицом к центру города.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Гроза. — Ко мне недавно заходил Бараски[57] и показал эскиз: красноармеец будто летит к центру города! Да, пусть будет здесь!

Через восемь месяцев, в первую годовщину Победы над гитлеровским фашизмом, 9 мая 1946 года на площади Виктории был открыт памятник. Петру Гроза и Георгиу-Деж разрезали ленту, спало покрывало, сотканное руками румынских тружениц из белого натурального шелка — боранжик, и красноармеец с развернутым знаменем будто устремился навстречу солнцу.

Надпись на памятнике: «Вечная слава воинам Красной Армии, павшим в боях за освобождение Румынии от фашизма».

Таким стоит этот памятник и по сей день.

IX

В Бухаресте в придворных кругах и в кругах, близких к руководителям «исторических партий», шла ни на миг не прекращавшаяся возня вокруг так называемого вопроса о «непредставительности» правительства. Сильный и не сдающийся ни перед какими трудностями Петру Гроза в это сложное время заявил публично, что он видит смысл своей жизни только в боевом наступлении. Правое дело рабочих и крестьян в конечном счете победит, и тот, кто идет с этими трудящимися классами, не будет знать поражений, одержит верх над любым противником.

Эти заявления не на шутку напугали реакционеров. Они убедились, что прямые нападки на премьер-министра, клевета и распространение слухов не имеют никакого действия. И тогда пошли в атаку обходным путем. Прежде всего они решили воспользоваться больным самолюбием молодого короля, доказать ему, что премьер-министр ломает вековые традиции государства, проявляет крайнее неуважение к самому монарху. Дело в том, что румынская аристократия со времен воцарения династии Гогенцоллернов слепо заимствовала церемониал древних римлян. Так, все королевские декреты начинались со слов: «Всем живущим и грядущим поколениям здравия желаю», а письменные обращения премьер-министра к королю должны были завершаться словами: «Я ваш коленопреклоненный слуга». Когда заведующий кабинетом принес Грозе первую сопроводительную бумагу к отправляемым на подпись декретам, Гроза спросил:

— А это что за «коленопреклоненный слуга»?

— Простите, так принято, — ответил чиновник.

— Кто коленопреклоненный? — снова спросил Гроза.

— Выходит, вы, господин премьер-министр, — ответил не без скрытого злорадства чиновник.

— У меня с детства колени не сгибаются, — твердо сказал Гроза и вычеркнул «коленопреклоненный слуга», оставив только слово «ваш». — Вот так. Впредь только так и пишите — «ваш». И это ему еще слишком много. Но пусть. Все-таки король.

Весть о дерзости премьера тут же дошла до дворца. Придворные доказывали королю, что это невиданное в истории взаимоотношений монарха и его правительства непослушание, это неуважение к унаследованным от великих предков традициям, и вообще неизвестно, что еще выкинет этот «взбунтовавшийся дак». И все же придворные держали в глубоком секрете случившееся, слишком уж оно возвышало Грозу и унижало короля. Реакция искала другие способы воздействия на премьер-министра, для того чтобы держать его в постоянном напряжении, в постоянной, по их мнению, неуверенности. Был пущен в ход слух, что Михай с часу на час пригласит Грозу и предложит ему уйти в отставку. Притихшая было реакция предвкушала радость от того, что скоро правительство падет, что недалек тот день, когда король наконец проявит характер и покончит с этим большевиком.