Петровская набережная - [27]
— Нелидов, сечешь, про что это он? — спросил Вовка Тышкевич и посмотрел на Митю в упор своими совершенно круглыми, никогда не улыбающимися глазами. — Я чего-то не секу.
— Угрожающий взмах руки понятен и дикарю, — продолжал Броневский, — но лишь века культуры могли породить «Лебединое озеро». Минуя слова, балет дает нам мгновенное ощущение наступившей весны, приближения грозы, открывшегося перед нами моря…
— Он что, спрашивать потом будет? — раздраженно предположил Тышкевич. — Чего отвечать-то?
Две девочки играли перед Митей весну, приближение грозы, открывшееся за поворотом дороги море…
«Ты что же, не узнаешь меня? — мысленно спрашивал Митя. — Помнишь, ты шла по берегу? А я смотрел на тебя сверху…»
В Мите бухало сердце. Девочка несколько раз скользнула по нему глазами. Уже давно играл оркестр, несколько самых смелых пар уже танцевали. Танцующих становилось все больше, вот Коля Ларионов пригласил смуглую девочку с медлительными глазами, она улыбнулась и присела. Митина девочка с усмешкой проводила подругу взглядом, но отчего-то даже притопнула. Показалось Мите или нет, что при этом она опять посмотрела в его сторону? Подойти? Мите стало жарко. Он еще ни разу не танцевал с девочкой. Подойти и пригласить? Но как? Ведь они даже не знакомы. Или можно считать, что знакомы? Не может быть, чтобы она тогда его не заметила. Они же виделись, виделись несколько раз, не может быть, чтобы она совсем его не помнила. Он-то ведь запомнил даже, как у нее выгорели волосы, вон и сейчас они у нее двух цветов… «Иду, — решил Митя, — вот досчитаю до пяти, нет — до десяти… и приглашу». Он досчитал до двадцати, затем до сорока. Кто-то пригласил хохотушку. Она перестала смеяться и стала торжественной, но тут же не удержалась и, повернувшись через плечо к Митиной девочке, что-то изобразила лицом. Митина девочка засмеялась, но опять — теперь уже Мите не могло это показаться — она прямо сквозь смех почти сердито посмотрела на него. «Точно, узнала, — решил он. — Иду. Но что же ей сказать? «Разрешите?» Как глупо, если на «вы». «Разреши?» Нет, это еще глупей… Так что же? Что?» Ведь если бы они заговорили тогда, на берегу, разве он стал бы говорить ей «вы»? Не стал бы. А сейчас?
«Надо пригласить, — думал Митя. — Она же осталась одна, наверно, ей неловко одной так стоять, ведь всех других кругом уже пригласили, тем более, что она не хуже других… Да она лучше, лучше их всех, — вдруг сказал он себе. — Вон она… какая!» И, подумав об этом, понял, что надо тем более идти скорей. Скорей, немедленно… «Прыщики», — подумал он.
Эти прыщики на виске вот уже несколько дней портили Мите жизнь. Он не понимал, откуда они взялись. Кажется, он никогда не хватал лицо грязными руками, хорошо мылся, даже протирал клеенчатую пристрочку на бескозырке одеколоном, и все-таки нет-нет, а на висках около волос у него появлялись эти маленькие прыщички. Он даже пошел как-то в санчасть, но плотный майор, бывший врач полевого госпиталя, только усмехнулся.
«Ну-ка, зубы… раз уж ты здесь», — сказал он. Посмотрев Мите в рот, он повернул Митю за плечи к выходу и толкнул его пальцем между лопаток. «Все у тебя в порядке, — сказал он. — Растешь, парень. Следующий!»
Когда Митя играл в футбол или сидел на самоподготовке, он ни о каких прыщиках не помнил, но вот близилась суббота, и они отовсюду, из каждого зеркала, сами лезли ему в глаза.
Девочка, которую он видел на берегу, теперь уже прямо и вопросительно смотрела на Митю через зал. «А… была не была», — подумал Митя. Забыв обо всем, он двинулся по направлению к ней. Но в это время оркестр, уже давно игравший падекатр, заиграл медленнее, еще медленнее, и, когда Мите оставалось каких-нибудь десять шагов, смолк.
Что бы тут Мите и подойти: девочка нравилась ему все больше, тогда, на берегу, издалека он не рассмотрел, какое нежное и веселое было у нее лицо. Сейчас уже вовсю она смотрела на приближающегося Митю, хотя одновременно и продолжала делать вид, что смотрит совсем не на него. Митя остановился. Еще несколько шагов, и он будет около нее. Оркестр молчал. Все в душе у Мити опять смешалось. Он знал только, что ему страшно хочется стоять рядом с ней, глядеть ей в лицо, говорить ей что-нибудь такое, чтобы поняла только она. Но как же без музыки? Коля Ларионов вернул ей одну подругу, тут же на прежнее место стала и другая. Обе они что-то говорили Митиной девочке, но та их словно и не слышала, хотя и улыбалась, и отвечала. Митя нелепо стоял между двумя четко обозначившимися группами: своих приятелей и девочек. Спохватившись, он поскорей вернулся к своим и забрался поглубже в толпу. Оркестр изготавливался для следующего танца. Пиликнула нетерпеливая флейта.
Там-ба-па… Там-ба-па… Это был вальс. На контрольной по вальсу Броневский похвалил Митю за то, что Митя сразу понял, как помогает вальсированию добавочный поворот головы.
«Вспоминайте веретено, вспоминайте винт, вспоминайте вихрь… — пел Броневский, глядя на кружение пар. — Нелидов, молодец! Идея непрерывного вращения… Все понял! Молодец! Раз, два, три, раз, два, три…»
«Вальс, — думал Митя. — Сейчас я узнаю, как ее зовут».
