Петрович - [15]
В темных сенях было прохладно, пахло хомутами, мочалой. Он остановился отдышаться. За дверью сквозь плавную речь Костиковой проступал глуховатый голос:
— Есть нечего. Светка орет. Даю пустую грудь — кусается. Тоже характер. Могла ли я воспитать такого ребенка? А теперь — тем более. Девочка в такой дыре. Кругом уголовники, вроде вашего Петровича…
Дверь отворилась. В сени вышла худенькая женщина в длинном, до полу, рябеньком халате и стала босой ногой нашаривать в темноте туфли. Мокрые волосы ее были замотаны платком.
Заметив Столетова, она спросила спокойно;
— Что вы так смотрите?
— Вроде личность знакомая, — сказал он и отер пот со лба подкладкой кепки.
— Странно. Я мужчинам постоянно кого-то напоминаю.
Она кокетливо пожала плечами и, не найдя туфель, собиралась вернуться в избу.
— Я председатель колхоза, — сказал Столетов. — Правление просило вас прибыть по поводу дочери…
— Ах вот как! Это вы и есть!.. Вы думаете, вам пройдет безнаказанно?
— Что?
— Кто вам дал право издеваться над моей дочерью?
— А я ее в карты проиграл, — проговорил он медленно, не двигаясь с места.
— Как это?
— А так. — Мужчина усмехнулся. — Привык в лагерях. Там, когда денег нет, — урки на человека играют. Проиграл — обязан из человека сделать куклу.
— Какую куклу? — спросила она, пристально вглядываясь в его лицо близорукими глазами.
— Ну, пришить… убить, значит, — продолжал Столетов с шальным вызовом.
— Не может быть… — пролепетала женщина. — Какие-то грезы… Это ты, Захар?
Она подошла, тронула его морщинистую щеку.
— Какой ты стал страшный… — прошептала она. — Какой страшный…
Он печально смотрел на нее.
— Ты сразу узнал меня?
Губы его дрогнули. Он сунул руки в карманы и твердо произнес:
— Нет. По правде сказать, и сейчас не узнаю.
— Опомнись, Захар. Я Людмила.
— Ну и что?
— Как — что? Людмила Сергеевна.
Она посмотрела на него с недоумением, по-птичьи скосив голову.
— Ты… вы совсем забыли? — поправилась она.
— Чего-чего, а память у меня не отбили, — горько проговорил Столетов.
Через много лет, когда где-нибудь пахло хомутами или мочалой, Людмила Сергеевна вспоминала эту встречу, и перед ее глазами вставала одна и та же картина: темные сени, яркие щели двери, и большой, словно вылитый из чугуна, человек с руками в карманах. Именно в ту минуту Людмила Сергеевна поняла, что этот человек, как был для нее когда-то, так и остался самым дорогим на свете. Через много лет ей казалось, что, если бы она бросилась к нему, обняла, заплакала, все сложилось бы иначе. Но Людмила Сергеевна почему-то не бросилась и не заплакала. Она поджала губы и проговорила своим низким, тусклым голосом:
— Симпатичная встреча.
12
Как всегда за работой, Варя понемногу стала забываться и успокаиваться. Возле колодца посмеялась с бабами: к агрономше прибыла мать, чудная какая-то, в бархатной шапке с шариком, а ноги кривые. И еще была новость: пришла телефонограмма из области. Срочно требуют на экзамены кандидатов, выделенных на зоотехнические курсы. Наверное, это к лучшему. Теперь недолго осталось торчать на глазах у Захара Петровича.
Здесь Варю ничего не держит: белье Захара Петровича постирано — только погладить, акт на передачу поросят составлен — только подписать.
За хлопотами она совсем позабыла свои ночные муки, заботило ее совсем другое: как будет жить Захар Петрович один в пустой избе, кто его обстирает, кто пуговицу пришьет, кто накормит. В разговоры о том, что его могут снять с работы и отдать под суд, она совершенно не верила.
Вспомнив, что самовар давно вскипел, Варя бросилась в избу. Там уже сидели Зоя и участник всех ревизий, списаний и передач, «министр унутренних и наружных дел», как он себя называл, ездовой Иван Иванович.
Был он курносый, умный и хитрый, но любил придуриваться, и, особенно перед свежими людьми, изображать простачка.
— А поросят примешь по счету, — говорил Зое председатель, утираясь. — Переметь, какие твои, какие ее. — И взглянул на Варю спокойно, без всякого укора.
— Чего их перемечать? — улыбнулась Варя.
— Небось ребятишек не путаем, — подхватила пронзительным своим голосом Зоя. — Каждого поросенка, не глядя, узнаем. По визгу.
В дверь тихонько, уголком пальца, постучали. Все переглянулись. Так обыкновенно стучат старые бабки, припугивая капризных внучат лешим или кикиморой.
— Войдите! — крикнул Столетов.
— Можно побеспокоить? — спросила женщина в малиновом берете, переступая порог и вежливо поджимая губы.
Варя сразу догадалась, что это и есть городская мать агрономши.
— Так, — грубо встретил гостью Столетов. — Чего вам? — И принялся за яичницу.
— Это Светланы матушка, Захар Петрович… Проведать приехала… — объяснила Варя, конфузясь за председателя. Она обтерла тряпкой табуретку. — Садитесь… Устал он… Приходит поздно… Так и засыпает с огурцом во рту.
— Будем знакомы, — сказала гостья протяжно. — Людмила Сергеевна.
Варя смутилась чего-то, и Зойки застеснялась, и Ивана Ивановича, подала руку лопаткой. Потом пошла за занавеску, быстро скинула резиновые сапоги, застиранную юбку, старую телогрейку и надела праздничное.
— Так в чем дело? — спросил Столетов.
— Я беседовала с дочерью, — начала Людмила Сергеевна. — Она, конечно, где-то чувствует свою неправоту…
