Петрович - [13]
Столетов пил жадно и громко.
— Ничего, ничего, — приговаривала Варя, робко присаживаясь на его кровати. — Это Юра в МТС косилки отсылает… Ничего.
— Молодец Юрка! Выучишься — будь такая, как он.
Тракторы удалялись. Горница погрузилась во тьму. Шум утихал. Только треснутое стеклышко в буфете чутко зудело.
— Не поеду я учиться, Захар Петрович, — тихо сказала Варя.
— Ты что, смеешься?
— А что срамиться? Читаю плохо, умножение вовсе забыла.
— Семилетку кончала?
— Кончать-то кончала, а потом что видела? Поросят да подушку. От зари до зари с поросятками. Поросяткам таблица умноженпя ни к чему. Не нужна она поросяткам, таблица-то умножения. — Она горько усмехнулась. — Зойкин Федька задачку просил решить, а я и не знаю как и не помню эту задачку, ровно нам такую задачку и не задавали. А по немецкому только и помню — «ди лампа». Это значит «лампа». Никуда я от вас не поеду.
— Ты что же это? Согласилась, а теперь на попятный? — удивился Столетов. — Повторяй математику. Сам проверю.
Варя шмыгнула носом и заплакала. Но пронять Столетова слезой было невозможно. Навидался он за свою жизнь самых разных слез, и коротких, и длинных, и женских, и мужских, и страшных — невидимых, и дешевых — фальшивых. Он спокойно прислушался к тихому плачу и добавил:
— Поросят передашь Зое.
— Захар Петрович? — спросила Варя, глядя в сторону и жалко и криво улыбаясь.
— Ну?
— Почему вы мной брезговаете?
Слезы душили ее.
— Неужели уж я такая урода, никуда не гожусь? Легко ли, полгода в одной избе. А вам что шайка, что я.
Изумленный Столетов смотрел на нее во все глаза.
— На улице у колодца бабы… каждое утро шуточки… Как ножом в душу. Хоть бы за дело — не обидно бы… А замуж меня не надо… — Она нависла над Столетовым, прижалась к его груди мокрой щекой. — Не бойтесь, родный вы мой…
— Встань! — скомандовал Столетов.
Она испуганно отпрянула.
— Ступай спать!
Она послушно пошла к себе. Ситцевая занавеска колыхнулась и застыла, как все вокруг. Словно что-то умерло там, за занавеской, словно никого там нету.
И постепенно, сперва тихонько, а потом все смелей и уверенней в углу заскрипел сверчок.
— Варя! — позвал Столетов.
Ответа не было.
— Варя, — повторил он еле слышно.
— А я, — так же тихо, еле слышно, будто не сказано а только подумано, раздалось из-за занавески.
— Ты не обижайся.
Занавеска не колыхалась.
— У меня жена здесь где-то… Так что не обижайся.
10
Варя дожидалась утра с ужасом. Ей было до того совестно, что она тихонько стонала. Она просто не понимала, как теперь глядеть в глаза Захару Петровичу, что сказать. Так бы и жила-вековала мышкой за занавеской, на свет бы не показывалась.
Но подошло время, за окнами посветлело, пришлось одеваться, приниматься за неотложные утренние дела: кормить поросенка, кур, носить воду, греть кипяток, готовить.
Захар Петрович встал серьезный, с Варей не говорил и все к чему-то прислушивался. Сам вымыл эмалированную кружку, нацедил воды для бритья и поставил кружку на плитку. Потом приладил ремень к спинке стула и стал править бритву.
«Хоть бы зашел кто-нибудь», — тоскливо подумала Варя. С той поры, как поселился Захар Петрович, горница стала похожа на проходную контору. Как ни приучает председатель людей к порядку — ничего не получается: и в обед и в завтрак лезут к нему на квартиру, курят, следят, галдят каждый свое, пьют воду. С самого ранья толкутся. А сейчас, когда надо бы, нет никого…
Захар Петрович наладил бритву, стал искать мыло. В другое время он спросил бы, конечно: «Варя, где мыло», — а сейчас молчит, ищет сам, да не там ищет…
Слава богу, застучали сапоги, в сенях всполошились куры — идет кто-то.
Дверь распахнулась — вбежал Лопатин. Он был в черном свадебном костюме, но на лбу его сверкали очки-консервы, да в руках он мял кожаные перчатки.
— Дождались, Петрович, — раздраженно сообщил Лопатин. — Вызывают.
— В район?
— Выше. — Лопатпн сдержанно оглянулся на Варю. Варя взяла ведро и вышла. — К Ефиму Васильевичу. Подвела королева-то…
— Худо дело! — Столетов подумал, стряхнул с плеча Лопатина цветную бумажку, спросил: — Как погода?
— Все то же. Жжет.
— У Ниловны спину не ломит?
— Нисколько. Как думаешь, сильно будут драить?
— Думаю, сильно. Гонять технику холостяком в такое время не шутка.
— Строгача?
— Не меньше.
Столетов нашел мыло и принялся бриться. Брился он сегодня особенно тщательно, и это раздражало Лопатина.
Лопатин зашагал наискосок по горнице и, стараясь успокоить себя, заговорил:
— На правлении решили — косить не будем. Верно? Коси не коси — что в лоб, что по лбу. Все равно корму не будет. Верно? А дождя дождемся — может, что-нибудь да уберем. Верно?
— Барометр куда глядит?
Лопатин безнадежно махнул рукой. Потом подошел к председателю и нерешительно произнес:
— Может, вместе поехать?
— Меня не вызывали.
— Ну и что же. Ты, Петрович, председатель,
— А ты бригадир. Тебе и карты в руки. Ты инициатор.
— Кто? Я? — Лопатин даже встал от изумления.
— А кто? — спросил Столетов, выбривая себе косые височки. — Кто предложил вместо клевера кукурузу? Ты. Кто косилки ночью услал? Опять ты.
Лопатин долго ошеломленно глядел на председателя. Это было похоже на издевательство.
