Петрович - [17]

Людмила Сергеевна, уютно, с ногами устроившись на кровати, просматривала журнал «Колхозное производство».

— Мама! — крикнула Светлана еще в дверях. — Зачем ты бегала к председателю?

— Боже, как ты меня напугала, — проговорила Людмила Сергеевна, спокойно откладывая журнал.

— Что ты там болтала?

— Нельзя ли повежливей. Кто я тебе, мать или не мать?

Светлана прошла несколько раз по комнате в грязных ботиках.

— Сегодня на станцию идет машина, — сказала она. — Садись и уезжай.

— Светлана!

— Еще не хватало… чтобы ты кокетничала с этим самодуром.

— На твоем месте я бы не стала обзывать человека. Во-первых, он старше тебя, во-вторых, все-таки знающий.

— Знающий! Да он против травополья! Против Вильямса!

— Какой кошмар! — спокойно сказала Людмила Сергеевна. — А кто такой Вильямс?

— Ученый.

— Ах, ученый! Тогда не имеет значения… В-третьих, прав все-таки председатель, а не ты…

— А что в-четвертых? — передразнивая мать, нараспев спросила Светлана.

— А в-четвертых, тебе неприлично его обзывать просто потому, что он твой отец.

Светлана посмотрела на мать остановившимся взглядом, прошла через всю комнату и села.

— Только он почему-то не хочет признаться в этом, — добавила Людмила Сергеевна.

Светлана стала снимать грязные ботики, один сняла, а другой не стала. Мать, немного выждав, спросила:

— Хочешь, я тебе сделаю массаж головы? Это помогает… Почему ты молчишь, девочка?

— Ты мне преподнесла столько сюрпризов, мама, — сказала Светлана, — что я давно перестала удивляться.

14

Лопатин отправился в обком страшно разгневанный поведением Столетова. Но чем ближе подъезжал он к областному центру, тем больше злоба на себя пересиливала в его душе злобу на председателя.

После он рассказывал Любаше, что подумал тогда: «А что я за мышонок такой, что норовлю в карман Столетову спрятаться!» Прибыл в сельскохозяйственный отдел горячий, как самовар, — с ноздрей пар! Зарвался, конечно, немного, чуть не схлопотал выговор… К удивлению и радости Любаши, косьбу в его бригаде отложили, а в колхоз послали инструктора Балашова, разобраться на месте и принять окончательное решение. Лопатин гордился и ликовал: важно было выиграть время — каждый день мог пойти дождь и спасти посевы.

Кроме сельскохозяйственных дел, Балашов получил ответственное задание — разобраться в деятельности Столетова. Было известно, что прокуратура готовит материалы для привлечения его к судебной ответственности, и от Дедюхина пришла раздраженная депеша, из которой вытекало, что председателя в колхозе «Заря» надо менять.

Не теряя времени, Балашов начал действовать.

С кукурузой обошлось просто: дал задание сосчитать выборочно на нескольких квадратах процент погибших стеблей — и все. Дальше пусть специалисты решают, косить ее сейчас или ждать дождя.

Сложней было со Столетовым. Балашов его не знал и в глаза ни разу не видел. Личное дело особого света на его характер не проливало: Столетов, Захар Петрович, родился в 1907 году, в бедной крестьянской семье. Беспризорничал, видел Дзержинского. Кончил педучилище. С 1928 года преподает родной язык и литературу в Воскресенской школе. В партии с 1931 года. В 1937 году репрессирован. В 1954 году реабилитирован. Возвращаться на педагогическую работу не пожелал («Для ребят нервы не годятся»). Работал в колхозе «Заря» некоторое время бригадиром, а потом председателем колхоза.

Правда, в личном деле оказался документ, расположивший Балашова к Столетову. Это была вырезка из районной газеты, статья Столетова, написанная им в 1954 году, когда он был еще колхозным бригадиром. Бригадир колхоза «Заря» утверждал, что любой руководитель должен не только знать свою производственную профессию, но уметь воспитывать подчиненных. Любой руководитель должен обеспечивать не только выполнение плана, но и непрерывность воспитания коммунистической сознательности и достоинства советского человека.

Мысли, высказанные в статье, были не новы. Но Балашова поразил оптимизм, молодое озорство, сквозившие в каждой строчке и удивительные для человека, просидевшего семнадцать лет без всякой вины.

Из разговоров с колхозниками Балашов почувствовал, что они ценят Столетова и верят в него. «Другого нам никого не надо, — говорил они. — Он хотя строгий, но справедливый, и с нами иначе нельзя». В таком отношении колхозников к своему вожаку не было ничего удивительного. За два года в колхозе произошли большие изменения к лучшему. Количество скота, особенно за счет свиней, почти удвоилось, построены новые фермы, введены «елочки», а главное — появились передовики, люди, которым колхозное дороже своего личного.

Балашов не мог не улыбнуться, вспомнить, что в клубе по указанию Столетова портреты Лопатина и Зои были повешены равноправно в одном ряду среди портретов Докучаева и Мичурина, в таких же золоченых рамах.

И в этом было что-то озорное, своевольное, но, увидев портреты, Балашов проникся к Столетову еще большей симпатией.

История с огородом оказалась не такой простой, какой выглядела вначале. Ниловна оказалась на редкость противной бабой: типичная симулянтка и спекулянтка. Все условия и договоры со Светланой она отрицала: «Мое личное дело. Кому хочу, тому подмогну, и никто меня за это привлекать не имеет права. Я законы знаю». Вот все, что от нее удалось добиться.