Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [160]
Несовершенство материала вызывало неблагоприятное эстетическое впечатление от памятников, подчеркивало их художественные недостатки. Многие скульптуры были слабы и по замыслу, и по пластической выразительности, и по композиции. Портретные изображения создавались обычно в виде небольших бюстов, никак не увязанных с окружающей городской средой: ни масштабно, ни декоративно, ни стилистически. По существу, как писал нарком просвещения А.В. Луначарский, это были не памятники, а статуи или даже наброски статуй. Поиски необычного пластического решения приводили иногда к эффекту, прямо противоположному идее монументальной пропаганды. Характерный пример – экстравагантный символический памятник С. Перовской итальянского скульптора О. Гризелли. Он представлял собой большую голову-герму, выполненную в энергичной кубофутуристической манере и не имевшую никакого портретного сходства с оригиналом. А.В. Луначарский позднее писал, что когда впервые открыли этот памятник, «то некоторые прямо шарахнулись в сторону, а З. Лилина на самых высоких тонах потребовала, чтобы памятник был немедленно снят»[1280]. Скульптура Гризелли явно была не в состоянии выполнять пропагандистские задачи, она не только не вызывала ассоциаций с образом революционерки, но и оставляла гнетущее чувство в душе горожанина. 8 апреля 1919 г. Петросовет постановил снять этот памятник[1281].
Но не одни только авангардистские изыски футуристов вредили делу монументальной пропаганды. Не менее тягостное впечатление производил установленный в 1920 г. перед фасадом Дворца труда натуралистический колосс скульптора М.Ф. Блоха под названием «Великому Металлисту», составлявший резкую дисгармонию с окружающей архитектурой. Немалый конфуз произвела другая скульптура того же автора – гигантская статуя рабочего с молотом, названная «Освобожденный труд». Ее установили на Каменном острове ко дню открытия домов отдыха для рабочих 20 июля 1920 г. Это была десятиметровая мускулистая мужская фигура, явленная во всей натуралистической наготе. Любопытное описание того, как рабочие, шедшие колоннами на торжества, восприняли это произведение, оставила в своих воспоминаниях художница В.М. Ходасевич: «…первые ряды уже вступали на площадь и, окончательно ошеломленные, останавливались перед скульптурой непристойно белого, гипсового, мускулистого „Пролетария“ и медленно обходили его вокруг. Начались такие высказывания, что хоть я и помню их, но неловко это написать, хотя многое было даже остроумно»[1282]. В конце концов, присутствовавшие на празднике члены Петроградского Совета заставили М.Ф. Блоха за одну ночь надеть на обнаженную фигуру фартук. Наутро у разволновавшегося скульптора был сердечный приступ.
Все же по уровню творческих сил Петроград находился в более выгодном положении, чем многие другие города России. «Уровень всех памятников, поставленных в Петербурге, вообще выше среднего <…>, – говорил А.В. Луначарский на заседании Совета комиссаров Союза коммун Северной области 17 февраля 1919 г., – у нас есть превосходные памятники, и некоторые заслуживают того, чтобы быть отлитыми из бронзы»[1283]. Вместе с тем организация оценки и отбора проектов была ускорена и упрощена, что не могло не повлиять на их качество, – все шло в быстром темпе, в спешке, обусловленной стремлением к скорейшему преобразованию городской среды, созданию облика «социалистического города».
Еще одним направлением монументальной пропаганды, предусмотренным декретом Совнаркома, было декорирование городских улиц для проведения революционных праздников и других торжеств.
Празднества уже в первый год советской власти начали приобретать новые формы, отличавшие их от народных, церковных и официальных праздников дореволюционной эпохи. Сохраняя обрядовую торжественность, эмоциональную приподнятость, а также сакральное значение, они в то же время из закрытых помещений (церковь, театр) переносят основное действие на улицу, где перемешиваются ритуальные (митинг – как обрядовый акт, речь – проповедь, хоровое пение – молитва) и чисто игровые и театрально-зрелищные элементы (театрализованное шествие и представление, выступление ансамблей, танцы, гулянья и т. п.).
Первый революционный праздник, празднование которого в нелегальных условиях имело место в России еще до Первой мировой войны и возобновилось после Февральской революции, был «Международный день солидарности трудящихся» – 1 Мая. Среди новых праздников он составлял исключение, так как не нес в себе память о каком-либо историческом событии. Не связанный с реалиями прошлого, он должен был символизировать коллективизм настоящего во имя идеального будущего.
Однако основная часть праздников красного календаря, который сформировался в течение 1918–1919 гг., основывалась на исторических и памятных датах. В этот период к 1 Мая прибавилось еще несколько официальных празднеств: «День „Кровавого воскресенья“» (9 января), «День Красной Армии» (23 февраля), «День Парижской коммуны» (18 марта), «Память июльских дней» (3–6 июля), «День Октябрьской революции» (7 ноября). Установились традиционные центры, к которым направлялись праздничные шествия и где проводились митинги и другие ритуальные действия. Сначала таким местом было Марсово поле (поле Жертв Революции), затем, с 1920 г., Дворцовая площадь (площадь Урицкого).
