Петрарка - [47]

Вопросы общественного устройства и проблемы власти волновали Петрарку с юных лет. Он воспитывался в Авиньоне, где перекрещивались интересы различных стран, а во дворце Колонна имел возможность наблюдать закулисную сторону многих международных событий, запечатленных потом в различных высокопарных актах, которые приводили в отчаяние историков, пытающихся раскрыть истинный их смысл. Выступление римского трибуна он воспринял как сигнал к бою и смело и открыто стал на его сторону.

С тех пор он уже никогда не переставал заниматься политикой.

В его политической деятельности было немало поэтической фантазии, мечтательности и того особого романтизма, который он сам создал, романтизма той влюбленности в античность, в которой скорбь по минувшему соединялась с верой, что "прекрасная фея не умерла, а спит" и может еще пробудиться к новой жизни. Эти фантазии и мечты не только в моральном отношении стояли гораздо выше вульгарного реализма политиков, не брезговавших обманом в дипломатии, с применением силы в ими же самими создаваемых конфликтах, но были и намного "реальнее", ибо несли в себе грядущее единство итальянского народа и государства.

Следуя своим политическим симпатиям, Петрарка выбрал в те годы Милан именно потому, что тогда он был средоточием важнейших проблем и, казалось, сможет даже добиться гегемонии на всем Апеннинском полуострове. Из этого города открывались более широкие горизонты, и письма, которые отсюда исходили, приобретали всеобщее признание. Петрарка рассылал их во все стороны: императору, генуэзцам, в Венецию. Он унимал споры, устанавливал мир, раздавал короны. Его слушали со вниманием и уважением, но поступали, как правило, наоборот. Когда же он молчал, с беспокойством допытывались о причинах молчания. Мир жаждал его слов, а еще больше - удивительных мыслей, весьма современных и вместе с тем таких архаичных, не соответствующих текущему дню, что иногда это даже раздражало. Для текущего дня как будто чересчур мудреные, они взывали к дню завтрашнему, не ускорить приход которого было бы стыдно.

Петрарка не был ни сдержанным, ни скромным. Императору Карлу, который покидал Италию после коронации в Риме, он направил вдогонку короткое и довольно-таки язвительное письмо. "Ты, властитель мира, вздыхаешь по своим чехам!" - обращался он в этом письме к императору и послал ему через своего друга, Лелия, древнеримскую императорскую медаль, "которая, если б могла заговорить, отговорила бы тебя от этого бесславного, если не сказать позорного, пути. Будь здоров, Император, и подумай над тем, что оставляешь и куда спешишь". Это не был язык дворянина. Ни один правитель замка не обращался так к императору.

"Не могу молчать!" - писал Петрарка венецианскому дожу, призывая прекратить братоубийственную войну между Генуей и Венецией. Он не мог молчать. Из какого бы уголка священной итальянской земли ни доносился до него лязг оружия, он тотчас же обращался туда со словом примирения, призывая враждующих к согласию, клеймил позором союзы, привлекавшие наемников на погибель своих. Он издевался, проклинал, плакал, умолял, находил в своей латыни слова, которые так врезались в память, что спустя еще много лет их воспроизводили пергаменты многих трактатов. При желании он мог бы занять самые высшие должности. Не только апостольским секретарем, как это предлагал ему поочередно каждый из пап, но и кардиналом, да и в светском государстве не было такого высокого звания, которого он не получил бы, если б этого действительно домогался. Но свободный посланец мира не хотел себя ограничивать.

Петрарка был первым из когорты великих людей, которых Ренессанс охарактеризовал как l'uomo universale - идеал всесторонности и полноты человеческой личности в ее способностях, стремлениях и свершениях. Этот идеал нашел позднее свое выражение в таких гигантах, как Леонардо да Винчи и Гёте. Петрарка был предтечей и как бы ранним представителем этой плеяды.

Портрет

Не из замка и не из дворца шли эти письма к папам, королям, дожам и герцогам, в которых Петрарка выступал от имени народов, обреченных на немое послушание. Чем дальше от Милана, тем меньше людей верило, что письма эти рождены в домике на краю города и что их автора можно встретить на улице в толпе прохожих. В Милане все знали поэта в лицо, и никто не проходил мимо, не поклонившись ему. Петрарка любил рассказывать об этом в письмах к друзьям. А друзья, хотя и знали, что он ведет весьма скромный образ жизни, все-таки полагали, что Петрарка очень богат. Полностью развеять эти иллюзии ему не удавалось. Казалось, чем старательнее он убеждал в этом, том меньше ему верили, и за пределами круга самых близких друзей росла в мире легенда о его богатстве и могуществе.

На самом деле ему хватало двух комнат - кабинета и спальни, - обе были столь малы, что в них даже нелегко было повернуться - при любом неосторожном движении можно было за что-то зацепиться, что-то опрокинуть. Тот самый кодекс Цицерона, который Петрарка собственноручно переписал в Вероне, том увесистый и толстый, упал и ударил его по ноге, а через несколько дней это случилось снова. "За что же ты меня бьешь, Марк?" - жаловался он полушутливо. Только это была не шутка, рана начала гноиться, и ему пришлось лечь в постель.