Петр Столыпин - [25]

Начало. Явление «Аленского»

Вечером 27 августа в гости к начальнику охранного отделения пришли Спиридович и Веригин. Работа по обеспечению безопасности торжеств была проделана огромная, что определило и прекрасное расположение духа охранников. Меры охраны были приняты действительно беспрецедентные, и можно было быть уверенными, что в условиях тотального контроля никто не осмелится думать о проведении покушений.

Ничто не предвещало неожиданностей, но они появились в лице 24-летнего помощника присяжного поверенного Богрова. Прежде чем изложить, с чем Богров пришел к начальнику охранки, следует рассказать об этом типичном продукте периода разложения российского общества и утраты им нравственных ориентиров (эта эпоха известна под красивым, но лживым названием «серебряный век»).

Богров происходил из богатой еврейской семьи. По одним документам он числился Дмитрием Григорьевым, по другим – Мордко Гершковым (позднее в приговоре суда будут использованы одновременно оба имени), но сам Богров использовал исключительно первый вариант.

Отец Богрова был влиятельным в Киеве присяжным поверенным и крупным домовладельцем. Он владел большим домом на Бибиковском бульваре, 4, который приносил стабильный доход. Его общее состояние оценивалось в полмиллиона рублей, что позволяло ему широко участвовать в благотворительной деятельности. По взглядам Богров-старший был умеренным либералом и сочувствовал партии кадетов.

После окончания с отличием гимназии Дмитрий Богров поступает на юридический факультет киевского Университета Святого Владимира. В 1905 году, когда из-за революционных волнений занятия в университете прекратились, родители отправляют сына на учебу в Мюнхен.

Его политические предпочтения в этот период были уже далеки от отцовских. По словам одного из знакомых будущего террориста, Богров «поступил в Киевский университет вполне сформировавшимся социалистом-революционером». Но во время пребывания в Германии даже эсеры начинают ему казаться недостаточно радикальными. В конце 1906 года Богров переходит к анархо-коммунистам, принимает активное участие в работе их киевского кружка и вскоре занимает в нем видное положение. Анархисты тогда были наиболее радикальной группировкой в революционном движении, выступая не за достижение локальных политических целей, а за полный слом всей системы общественных отношений. Как правило, в анархистских группах скапливались бывшие эсеры, эсеры-максималисты и, в меньшей мере, эсдеки, недовольные «пассивностью» своих партий.

При этом анархисты представляли для Департамента полиции особую сложность. Они состояли из отдельных автономных кружков, не имели жестко структурированной организации подобно эсерам, и внедрить «центральную агентуру» в руководящие партийные органы было невозможно за отсутствием таковых. Анархистские группировки действовали спонтанно и, как правило, существовали недолго, что еще более осложняло использование агентуры. Отметим еще и следующую немаловажную деталь. Анархисты практически никогда не устраивали долгих разбирательств и последующих партийных судов в отношении заподозренных в сношениях с охранкой (как это любили делать эсеры), а при наличии серьезных подозрений сразу убивали. Значение этого факта будет ясно в дальнейшем.

Богров, выбрав верную линию поведения, быстро стал видной фигурой среди киевских анархо-коммунистов. Не принимая непосредственного участия в анархистских эксах и убийствах, он начал претендовать на статус крупного теоретика, чем вызывал к себе чрезвычайно уважительное отношение среди полуграмотных боевиков.

Но один из виднейших киевских анархо-коммунистов с конца 1906 года был одновременно секретным сотрудником Киевского охранного отделения, подписывавшим агентурные донесения псевдонимом «Аленский». К сотрудничеству его никто не принуждал, деградировавшее при Кулябко Киевское охранное отделение даже не знало о принадлежности Богрова к революционному движению. Богров сам пришел на Бульварно-Кудряв скую, 29, к начальнику охранки и предложил свои осведомительские услуги. Это ему было тем проще сделать, что Кулябко он хорошо знал лично – тот был приятелем и партнером по карточной игре его отца, часто бывал у них в доме.

В 1910 году Богров ради юридической карьеры переезжает в Петербург. Подчеркнем – переезжает именно из-за карьерных соображений, а не потому, что хотел порвать с охранкой или ощутил к себе недоверие со стороны товарищей по революционной деятельности. Начальник Киевского охранного отделения ни в коей мере переезду не препятствовал и на этом связь Богрова с охранкой могла бы прерваться навсегда. Кулябко даже и не поднимал вопрос о том, что «Аленский» должен продолжить сотрудничество со столичным охранным отделением. Богров сам написал бывшему руководителю в Киев письмо с просьбой сообщить, кому в Петербурге можно передавать имеющуюся у него информацию, и получил ответ, что он может обратиться к полковнику фон Коттену. Понятно, что одновременно последний был предупрежден Кулябко о том, что к нему обратится «Аленский».

Но в столице у Богрова не складывается юридическая карьера и после недолгого пребывания за границей он возвращается в Киев. Кулябко не мог не знать о возвращении агента, но сам на контакт с ним не вышел, что еще раз доказывает: никто в охранке не думал принуждать «Аленского» к продолжению сотрудничества и тем более шантажировать.