«Простой и мужественный образ…»
Один из соратников Столыпина – Иван Иванович Тхоржевский (занимавший важный для реализации аграрной реформы пост помощника начальника Переселенческого управления Главного управления землеустройства и земледелия МВД) – вошел в историю не только как видный государственный деятель императорской России, а потом и Белого движения. Он также являлся талантливым поэтом и переводчиком, в том числе автором прекрасных переводов Омара Хайяма. Памяти погибшего, подобно воину на поле брани, за «Веру, Царя и Отечество» великого премьера-реформатора, заплатившего собственной жизнью за проводившуюся с нечеловеческой энергией политику коренного обновления всего строя государственной и общественной жизни империи, он посвятил следующие поэтические строки:
Он – был из одного куска,
Как глыба цельного гранита.
И мысль его была ярка,
Неустрашима и открыта.
Уже забытою порой
Полубезумного шатанья
Вернул он к жизни – твердый строй,
Вернул он власти – обаянье.
В этих простых, лишенных ненужного пафоса словах, точно и исчерпывающе характеризуется вся суть «эпохи Столыпина», вернувшей не только «твердый строй», но и «обаянье» власти. Именно «обаянье» – пусть данное определение и звучит несколько непривычно. Выскажем мысль: именно благодаря тому, что после смерти Столыпина власть начала стремительно утрачивать «обаянье», стали возможны дальнейшие революционные потрясения (те самые «полубезумные шатанья»), под знаком которых прошла большая часть отечественной истории XX века и которые продолжают отбрасывать тень и на наш день сегодняшний.
Видимо, совмещение черт практического государственного деятеля и человека высокого искусства, подлинного творца сделали возможным то, что Тхоржевский ясно видел вещи как будто очевидные, но ускользавшие от внимания подавляющего большинства современников (как, впрочем, ускользают они и спустя столетие). Ведь именно Тхоржевскому принадлежат и следующие слова о Столыпине, но уже не стихотворные, а написанные сугубо с позиций преданного сподвижника в курсе великих преобразований: «Упрямый русский националист (понятно, что речь идет о национализме не этническом, а имперско-государственном, когда понятие нации носит политически-объединяющий характер. – Авт.), он был и упрямейшим, подтянутым западником: человеком чести, долга и дисциплины (здесь и далее курсив наш. – Авт.). Он ненавидел русскую лень и русское бахвальство, штатское и военное. Столыпин твердо знал и помнил две основные вещи: 1) России надо было внутренне привести себя в порядок, подтянуться, окрепнуть, разбогатеть и 2) России ни в коем случае – еще долго! – не следовало воевать.
Благодаря Столыпину Россия вышла тогда из смуты и вступила в полосу невиданного ранее хозяйственного расцвета и великодержавного роста. Перед такой заслугой – так ли существенны столыпинские ошибки, уклоны и перегибы!
Как человек и политику П. Столыпин всегда был практическим реалистом., он трезво и просто разглядывал любое положение и внимательно искал из него выход. Зато раз приняв решение, шел на его исполнение безбоязненно, до самого конца. И на наших глазах этот простой и мужественный образ честного реалиста был не только облечен героическим ореолом: он начинает уже обрастать светящейся легендой – в согласии с исторической правдой».
Не будем говорить о данной оценке основных положений столыпинской политики, хотя Тхоржевский здесь предельно точен. Во всяком случае очевидно, что исторически роль Столыпина чрезвычайно сходна с ролью Петра Великого, сумевшего точно так же, преодолев хаос и расхлябанность, выстроить великую державу и дать толчок ее дальнейшему развитию. Однако при этом Столыпину действовать было несравненно труднее, чем создателю Российской империи. Для Петра Великого вопрос о методах действий, их оценке общественным мнением и внешним миром вообще не стоял, а глава правительства Николая II действовал в стране, вставшей (пусть вначале и крайне неуверенно) на путь суверенного демократического развития. Более того, если для первого российского императора вопрос заключался в первую очередь в максимально возможной концентрации реальной власти в своих руках, то было бы явной примитивизацией политику преобразований Столыпина сводить только к фактору укрепления власти, серьезно пострадавшей в результате революции и террора (хотя, разумеется, это было обязательным условием для всех дальнейших его действий). Одной из важнейших составляющих столыпинского курса реформ было построение демократических институтов, в том числе и передача ряда властных функций от центра к земствам. Да, зачастую Столыпин был вынужден действовать предельно жесткими и недемократическими методами, но делалось это не в целях сохранения авторитаризма, а напротив, создания нового, построенного на идее свободного развития, общества.
Но все же особо главное в словах Тхоржевского – его характеристика не столько политического курса премьера, сколько видение его как личности. Заметим, что именно в данном контексте мы старались писать эту книгу; в первую очередь нам важен сам Столыпин как личность, чье величие еще в полной мере не осознано. Недаром и сейчас, в совершенно новой исторической обстановке, мы вновь и вновь возвращаемся к столыпинскому эксперименту и делаем это отнюдь не только ради интереса к прошлому. Успех Столыпина (пусть предельно быстро и нивелированный его преемниками) и ныне указывает направления деятельности как в экономической сфере, так и в жизненно необходимом для успешного развития построении эффективной модели власти, передачи максимума ее функций на места и даже в геополитике, вечные законы которой действительны для всех времен.
