Петр Николаевич Нестеров - [55]

Нестеров поддержал изобретателя, и трос с гирькой был сейчас же установлен на его самолете. Как всегда, Петр Николаевич хотел сам первым испытать нововведение. Но случая для этого опять-таки не представлялось.

За всеми этими делами подошло 25 августа, когда в ответ на произведенное Нестеровым с Титовым бомбометание австрийцы решили отплатить русским летчикам «той же монетой» — разбомбить стоянку XI отряда.

И вот над Жолквой появились три вражеских самолета; из них один был заметно крупнее двух остальных. Самолеты нестеровского отряда после произведенных полетов стояли на земле с пустыми баками и никакого противодействия вражескому налету оказать не могли. Австрийцы безнаказанно подлетели на небольшой высоте и сбросили бомбу, упавшую около самых палаток-ангаров. Бомба не взорвалась. Оказалось, что она тоже была изготовлена кустарным способом — с фитилем, который потух при ее падении. Увидев, что «месть» не удалась, австрийцы, к большой досаде всего личного состава XI отряда, так же чинно улетели обратно.

Вечером этого же дня разразилась сильнейшая гроза, бушевавшая всю ночь. Механики и солдаты обслуживающей команды бегали под проливным дождем вокруг палаток-ангаров, поминутно закрепляя колья и подтягивая ослабевающие канаты. Ветер громоподобно хлопал брезентами палаток, трепал в ногах намокшие шинели, срывал с голов фуражки… Нестеров всегда уважал тяжелый труд солдат и сейчас находился среди них. То тут, то там слышался его ласковый и спокойный голос: «Потерпи, ребята… поднатужьтесь еще немного… Чем мы будем воевать, если не спасем свои самолеты…» И выбившиеся из сил люди, уже готовые выпустить канаты из рук, обретали новые силы и с новой энергией бросались на борьбу со стихией.

Только к утру стихла буря, и, проверив еще раз крепления всех палаток, Петр Николаевич распустил людей и, наконец, сам отправился немного поспать. Думал ли тогда кто-нибудь, что всего через несколько часов уже не станет с ними любимого командира?..

Утро 26 августа было теплое, солнечное. Выйдя к фронту солдат, построенному для утренней поверки, Петр Николаевич сказал:

— Ребята! Знаете ли вы, какой сегодня день? Сегодня исполняется сто два года с великого Бородинского сражения в Отечественной войне русского народа против Наполеона, вторгшегося на нашу землю с армией, набранной им в двенадцати странах мира. Армия Наполеона слыла непобедимой, но с этого сражения начался ее закат, окончившийся полным разгромом…

Непобедим русский народ, и пусть каждый из вас, как и предки ваши, честно исполнит свой долг перед родиной. Тогда и наш нынешний враг будет разбит… За нашу победу — ура!

Дружное «ура» прокатилось над строем, и после команды: «Разойтись по своим работам», Петр Николаевич направился к зданию «канцелярии» отряда. Навстречу ему появилась какая-то знакомая по облику фигура в офицерской шинели, с чемоданом в руках. Кто это? Никак Саша?..

Да, это был один из старых друзей, тоже питомец Гатчинской авиационной школы, начавший учиться летать, когда Нестеров уже заканчивал курс обучения.

Поручик оказался присланным на пополнение в XI отряд и бурно высказывал радость по поводу того, что будет теперь служить под начальством Петра Николаевича.

— И я рад, что ты приехал, — говорил Нестеров. — Теперь нас трое: ты с Передковым да я… Вон, гляди, Передков взлетает на разведку на своем «Ньюпоре»… И, знаешь, уже удалось хорошо наладить отношения и с ротой и с штабом корпуса… Теперь легко станет работать…

Так, разговаривая, прошли они к усадьбе, где Петр Николаевич показал новоприбывшему его комнату, а потом они вместе вернулись на аэродром.

— Ты, Саша, на «Моране» летаешь? Очень хорошо! У меня ведь только и осталось, что два «Морана» и «Ньюпор». Но «Ньюпор» — передковский, никак он от него не хочет отказаться, хоть и скорость мала. Привык, говорит… Вот и бери двухместный «Моран», а себе я оставлю тот, на котором летал из Москвы в Питер… Ведь мы с тобой тогда последний раз и виделись?.. Дай-ка я с тобой пролечу, проветрюсь после бессонной ночи.

Проверив таким деликатным образом качество пилотирования нового подчиненного, Нестеров отправился с ним «домой».

— Ну расскажи, что нового ты теперь, на войне, придумал, Петр Николаевич? Как разведки? О том, что вчера ты бомбил и тебя хотели разбомбить, мне уже успели сказать.

— Да разведки-то теперь меня мало интересуют. Драться надо в воздухе, вот что! Каждая пластинка, снятая с вражеского самолета, — лишняя русская кровь. Нельзя им давать фотографировать наши позиции. А вчера до какого нахальства дошли!.. Кружат над головами и смотрят, как мы живем в имении барона. Хорошо, что хоть бомбы еще не научились делать, а то подожгли бы ангар… А ведь научатся и, наверное, скоро… Что ж, так и давать сыпать себе на голову всякую дрянь?!

— Драться-то драться… Но чем, как?

— А что ты скажешь о том, если бы толкнуть неприятельский самолет колесами своего шасси? Ведь упадет…

— Упадет-то упадет, но, пожалуй, и сам разобьешься.

— Ну, это еще не доказано![65]

И в это самое время (было 10 часов 30 минут утра) в воздухе послышался шум мотора. Это еще не мог быть Передков, да и звук был не «гномий», — значит, австриец!