Петр Машеров: падение вверх - [58]

«Коровье» дело было громким и получило огласку на всю страну. В своих воспоминаниях К. Мазуров, который тогда работал в аппарате ЦК КПБ (б) и был дежурным в тот день, не обошел его стороной[245]. Однажды поздно ночью дома у Мазурова раздался телефонный звонок. Он поднял трубку. На другом конце провода был начальник железнодорожного узла, который сообщил, что на минскую станцию из Германии прибыл железнодорожный состав, груженый коровами. Сопровождающие состав работники требовали немедленной разгрузки. Несколько таких составов было еще на подходе. Поскольку в Минском обкоме партии не нашлось лиц, способных принять решение по этому вопросу, Мазурову пришлось звонить Пономаренко. Тот был озадачен. Связываться с Гусаровым он не хотел. А возможно, его просто не соединили бы с первым — Гусаров неделями не общался с Пономаренко. На вопрос Мазурова Пономаренко долго не отвечал, думал. А затем неожиданно спросил, какое решение он принял бы сам в этом случае.

Мазуров понимал, что в колхозах крупный рогатый скот размещать негде. Помещения либо сгорели, либо не отапливались, либо не соответствовали условиям содержания животных. Кормов тоже не было, а события разворачивались не позже зимы 1947–1948 годов. На это указывает следующий факт: один из партийных лидеров, Андрей Жданов, выступавший в роли невольного арбитра в этом деле, умер летом 1948-го.

Пономаренко и сам все, о чем говорил Мазуров, хорошо знал. Поэтому под личную ответственность решил распределить коров среди колхозников. Соответствующее задание было дано секретарям районов. Это их любимая работа: распределять, наказывать, призывать работать больше, желательно даром. А еще — навешивать ярлыки.

Раздали животных совершенно бесплатно. Неизвестно, ставил ли Пономаренко целью отдать коров исключительно в семьи, которые потеряли кормильцев в годы войны, и в те, что были многодетными, но быть у криницы и не испить водицы — не в духе славянского племени. Вполне возможно, что часть буренок оказалась в руках у партийных секретарей — кормилица в их семьях тоже не будет лишней. Это распределение и стало зацепкой в деле устранения конкурентов.

Гусаров попытался раздуть вокруг этого грандиозный скандал. А чтобы усилить эффект, приобщил еще один факт. Он обнаружил, что некоторые партийные и советские работники тихой сапой построили себе дома. Естественно, под прикрытием и в рамках послевоенного восстановления жилого фонда, пострадавшего в войну.

«Коровье» дело решили подать с размахом. Главным был вопрос об обрастании коммунистов частным хозяйством и об идеологическом перерождении советских и партийных кадров. Рассматривался он на Пленуме ЦК КПБ (б). Около двух часов Николай Гусаров неистовствовал на трибуне. В зале все это время стояла мертвая тишина. Молчал и Петр Мироныч (по должности он должен был там присутствовать). Наверное, вспоминая, как трудно далось решение не забирать с собой в столицу «партизанскую» корову, подаренную Сергеем Пронько (ее оставили под Молодечно, у тетки Полины). Сейчас он ему несказанно радовался. Машеров со своей «партизанской» коровой, молоко которой с таким удовольствием пила его дочь Наташа, будущий доктор философских наук и возможный конкурент Лукашенко на президентских выборах 2006 года, тоже мог запросто стать объектом внутрипартийных разборок. Уж кто-кто, а коммунисты умели доносить на своих коллег и товарищей.

А что же главный обвиняемый? В душе Пономаренко все клокотало, он был публично унижен, почти раздавлен. Но внешне демонстрировал абсолютную невозмутимость и на открытую провокацию со стороны Гусарова не поддавался — просто не отвечал ему.

Вечером того же дня Пономаренко вызвали на квартиру к Гусарову. Не пойти он не мог. Там уже были секретарь ЦК КПБ (б) Игнатьев и работник аппарата ЦК Сторожев. Руководство Беларуси было навеселе — пили водку. Пантелеймону тоже налили полный стакан. Всех интересовал вопрос, почему он никак не отреагировал на обвинения. Пономаренко ни свою вину не признал, ни в противовес ничего не сказал. И это очень опечалило Гусарова, который, затевая публичный разговор, вероятно, намеревался поймать его на слове — чего только по горячности не наговоришь, хотя порой достаточно и мелочи.

Пономаренко оказался стреляным воробьем, провести его на мякине было невозможно. Он прошел хорошую школу при Сталине. Пантелеймон снова промолчал, от налитой водки отказался. Не повелся и на замечание Гусарова о том, что если бы выступил должным образом по этому вопросу, то поднялся бы в глазах белорусской партийной организации на три головы. Однако Пономаренко все правильно рассчитал. В этом случае для него лучшей защитой было молчание. В итоге он ответил Гусарову примерно следующее: «Нет, корова не сможет поднять нас двоих так высоко, подымайся на ней хотя бы ты один»[246]. Вероятно, это был парафраз названия известного фильма «Боливар не выдержит двоих». Кто знает, была эта удачная фраза сказана именно в тот момент или придумана впоследствии и вставлена непотопляемым Пантелеймоном в его воспоминания. Иногда воспоминания грешат умными мыслями, пришедшими задним числом. Несмотря ни на что, Гусаров не сдавался, он не хотел и не мог отказаться от своего обвинения. Отказ означал бы поражение, поэтому обратного хода не было. Он переслал в Москву записку соответствующего содержания. А затем сам отправился продвигать этот вопрос на высочайшем уровне. Добиться личной встречи со Сталиным не получилось, но беседы с Андреем Ждановым и Алексеем Кузнецовым состоялись и их содержание вождю было передано. В Москве Гусаров рассказал и о коровах, и о личных домах и получил на это следующий ответ: «Напрасно вы добиваетесь отзыва Пономаренко из Белоруссии. То, что он там сделал за десять лет, известно. А вы только начинаете, и не с того, с чего надо бы».