Пётр и Павел. 1957 год - [12]

После школы Настенька по совету отца поступила в университет, но через 2 года, когда вся страна сидела у радиоприёмников и с замиранием сердца следила за героическим дрейфом папанинцев, всё бросила и уехала зимовать за полярный круг, на Маточкин Шар, простой лаборанткой. Там она встретила своего героя – лётчика полярной авиации Николая Стёпушкина, и в октябре 38-го сорокашестилетний Алексей Иванович Богомолов стал счастливым дедушкой.

21-го июня 41-го года Коля Стёпушкин на Белорусском вокзале провожал тестя с тёщей и жену с двухлетней Алёнкой. Они уезжали к его родителям в Лиду на всё лето. Был тёплый летний вечер. Вовсю цвели липы, и разогретый за день асфальт медленно остывал под струями ледяной воды из дворницких шлангов. Весело звенели трамваи, переливались милицейские трели, на разные лады гудели автомобили. Как здорово жить на этом свете! И сердце полярного лётчика так сладко сжималось от невысказанной нежности и любви!.. Выпуская клубы белого пара, протяжно прогудел паровоз, лязгнули колёса, и, пока состав не скрылся из виду, Николай стоял на самом краю перрона и всё махал, и махал рукой. Так он прощался с самыми родными и любимыми. Прощался навсегда.

Ночью проехали Минск, а ранним утром уже в Молодечно поползли по составу тревожные слухи, среди которых чаще всего повторялось грозное слово "война". Здесь поезд по расписанию должен был стоять 15 минут, и Алексей выскочил из вагона, чтобы разузнать обо всём подробней.

Налёт фашистских самолётов на вокзал в Молодечно длился недолго: десять минут, не больше, но, когда Алексей выбрался из-под обломков рухнувшего на него газетного киоска, вокруг дымились воронки, а вместо вагона, в котором ждали его его девочки, нелепо торчала на рельсах груда искарёженного металла.

"Аня!.. Алёнка!.. Настенька!.." – ему казалось, грудь его разорвётся от жуткого нечеловеческого крика, но лишь хриплый шёпот срывался с его губ.

Кое-как на попутках Алексей добрался до Минска, бросился в ближайший военкомат с одной-единственной просьбой: "Отправьте на фронт!" Везде царила страшная неразбериха, жуткая паника, если не сказать истерия. Никакого фронта не было и в помине, но Алексею, несмотря на его совсем непризывной возраст – 49 лет, дали винтовку и вместе с тремя такими же случайными людьми отправили охранять какой-то завод. Как могли 4 человека это осуществить, никого не интересовало, тем более, что охранять уже было нечего, – завод, вернее то, что от него осталось, лежал в руинах. Отважная четвёрка решила пробираться на фронт самостоятельно.

Так получилось, что на этот раз Алексей воевал с фашистскими войсками с самого первого дня нападения Германии на Советский Союз.

Вопреки всем статистическим раскладкам, гвардии рядовой Богомолов не погиб ни в первый, ни во второй, ни даже в трёхсотый день войны. Трижды был ранен, два раза – смертельно, но выжил, и, сколько не искал смерти, так и не сумел найти её.

В самом конце своего ратного пути, в госпитале, он встретил свою последнюю позднюю любовь – Наталью, но так получилось, что увидеться им после войны не пришлось, и Алексей поставил на своей личной жизни жирный крест.

Вернувшись после госпиталя в Москву, он обнаружил в своей комнате совершенно чужих людей, которые выезжать с занятой ими жилплощади вовсе не собирались. Спорить, а тем более судиться да рядиться с ними инвалид Великой Отечественной войны Богомолов не стал. Ещё в госпитале Егор Крутов, сосед по палате, рассказал ему об отце Серафиме, и Алексей наудачу, даже не списавшись и не испросив позволения, приехал в Дальние Ключи, зашёл в храм к отцу Серафиму и остался здесь навсегда.

– Чудак человек, что же ты батюшке не пожалился? – Иван был искренне удивлён. – Неужто полагаешь, не понял бы он тебя?!..

– Ему и без меня не сладко приходится. Я вообще удивляюсь, как может человеческое сердце столько чужого горя в себя вместить?!.. Ведь он один за всех нас перед Ним в ответе.

– Ошибаешься, за исповедью отец Серафим не одинок. Ему сам Господь помогает.

Этот разговор состоялся у них в первый же вечер, а потом, о чём только не переговорили!.. Засиживались допоздна, далеко за полночь, и, если бы можно было, Алексей бы и спать не ложился вовсе. Кончилось его одиночество!.. Надолго ли?.. Но так не хотелось, чтобы оно возвращалось. Вот и сейчас, внося кипящий самовар в избу, Алексей с тревогой ожидал: а вдруг Иван опять заговорит о своём уходе.

Сели за стол.

"Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволения", – прочитав молитву, Алексей перекрестил накрытый к завтраку стол.

Солёные рыжики в сметане, горяченькая картошечка, густо посыпанная зеленью укропа и петрушки, сваренные вкрутую яички, солёные огурчики и помидорчики в одной миске с квашенной белокачанной капусткой, свежие ломти ржаного хлеба, жёлтое сливочное масло и белый оковалок домашнего творога – настоящий пир для двух мужиков. Втайне Алексей полагал, что, может, хоть этим удастся удержать дорогого гостя. Не зря же с раннего утра обходил соседских бабок, выпрашивая у них всю эту роскошную снедь для своего гостя.