Петька из вдовьего дома - [55]

После трех таких прыжков, сделанных уже без особого желания, а скорее из чувства сопротивления, Петька нырять перестал. За ворот ему набился снег, он быстро таял, стекал по груди и спине холодными быстрыми струйками, а ноги уже давно были мокрыми. Раздевшись и вытряхнув из-под рубахи снег, Петька еще повозился немного на улице, а когда совсем уж замерз, пошел домой.

К вечеру он почувствовал себя очень плохо: было очень больно глотать, ломило все тело, страшно знобило. Всю ночь пролежал он в жару, а на другой день утром Анна Кирилловна повела его к доктору на второй этаж. Врач посмотрел Петьку и велел оставить его во вдовьей больнице.

Мальчишку поместили в просторной палате в два окна. Лежал он совсем один, никого к нему не допускали, кроме сиделки, которая приносила и пищу. Боль в горле усиливалась, так что Петька совсем перестал есть. Да и пить ему было трудно. Пропал голос, и Петька мог только чуть слышно шептать. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Так что Петька понял вдруг, что, наверное, именно так умирают. Однако страшно ему от этого не стало. Удивительное равнодушие было в нем ко всему. Не было даже желания видеть мать и близких.

По нескольку раз в день заходила сиделка в белом халате, смазывала ему в горле чем-то жгучим, заставляла вдыхать пары скипидара.

Так продолжалось изо дня в день, и понемногу Петька стал поправляться. Зато росли теперь с каждым днем тоска и скука от безделья и одиночества. Болезнь отступала очень медленно, но все-таки отступала. Появился аппетит, и Анна Кирилловна присылала Петьке жидкую рисовую кашу на молоке. Петька ел ее с наслаждением, и силы заметно прибывали. Он уже мог немножко сидеть на кровати и смотреть в окно на поля, отчего ощущение одиночества еще больше усиливалось. Приходила иногда фельдшерица, осмотрев горло, уходила тотчас. Петька опять оставался на долгий скучный день один.

Как-то солнечным днем в палату нежданно впорхнула девочка в коротеньком платьице. Петька раньше не видел ее во вдовьем доме, и она показалась ему прекраснее всех девочек на свете. У нее были толстые белокурые косы с золотистым оттенком и очень милое лицо, хотя черты его и нельзя было назвать правильными: носик слегка вздернут, на нем и на атласных щечках заметны маленькие оспинки, но рот — словно сочная, спелая вишенка, серые глаза с крапинками такие приветливые, а голосок такой нежный, что вся она была удивительной. Самое же главное, она пришла вместе с солнышком, такая нежданная, первая после тяжелой болезни. Петька был очарован.

А девочка защебетала:

— Вам скучно одному? Вы любите читать?.. Я буду приносить вам книги… Мама запретила мне к вам ходить. Но вы не бойтесь! Я приходить все-таки буду. Я учусь в гимназии и беру из библиотеки много книг. Вы любите с картинками?

Смущенный Петька стоял около койки и не знал, что говорить. Он только чувствовал необычную радость, доходившую чуть не до восторга, и боялся, что девочка вот-вот уйдет и никогда больше не вернется. Впервые ему стало стыдно за свой внешний вид: вылинявшие залатанные штаны и рубаха, на ногах — неуклюжие валенки. А тут еще длинные тонкие руки висят как плети, и Петька не знает, куда их деть. И таким жалким, некрасивым показался он себе, что боялся даже пошевелиться.

Зато девочка была красива, изящна, грациозна. Нежная беленькая шейка выглядывала из белоснежного воротничка, головка в золотистых кудряшках, и вся она казалась чудесным цветком. Будто волшебник сделал ее зеленое платьице, черный фартучек и маленькие блестящие башмачки…

— Вы лежали! Пожалуйста, ложитесь опять! Вы, наверное, устали? Вам вредно стоять! Я вам мешаю? Если вы не ляжете, я сейчас же уйду!..

Хотя голос девочки звучит нерешительно, Петька беспрекословно подчиняется ей и ложится на койку. От впечатлений и от слабости у него кружится голова. Девочка присела было на койку, но в этот момент вошла ее мать, фельдшерица.

— Зоя! Ах, боже мой, ты здесь! Ведь это же безумие! Пойди сейчас же переодень платье и вымой сулемой руки! Ведь я же тебе объяснила! Иди же ради бога, иди…

Девочка вскочила, звонко рассмеялась, вихрем вылетела из палаты.

А фельдшерица, смазав Петьке горло, еще долго ворчала на сиделку.

— Ты совсем, совсем не смотришь за ребенком! Ведь я же тебя просила! Объясняла — это опасно, смертельно опасно!

Слов сиделки, что-то пробурчавшей в ответ, Петька уже не слышал. Он понял одно: больше девочка уже никогда не придет к нему. И все-таки ждать ее он не переставал.

На другой день Петька ждал ее с самого утра, но она все не приходила. Вместо нее пришла фельдшерица, и Петька, напряженно всматриваясь в ее лицо, тщетно искал желанного сходства. Он все смотрел и никак не хотел верить, что прелестная девочка — дочь этой в общем-то доброй, но некрасивой женщины.

Петька всячески убеждал себя, что девочка теперь не может прийти, что ее не пустят, да она и сама побоится заразиться. Но, несмотря ни на что, он упорно ждал Зоечку. Его уже не интересовали поле, книги про индейцев и дальние страны, он хотел видеть Зоечку. Нежность к ней затмевала все другие чувства. И как же Петька радовался, думая о ней, думая о том, что она есть на свете. Но сможет ли он ей понравиться?