Петька из вдовьего дома - [2]

— Вы уж, Степаныч, отдайте мои сапоги шить Михаилу. Я отблагодарю…

Благодарность обычно выражалась в восьмушке махорки.

Михаил Иванович с восхищением смотрел на свою работу и находил, что его сапоги чище московских. Показывал сшитую им обувь другим мастерам, хвастался, постукивая себя пальцем по лбу:

— Кака, браццы, колофка! Московски чище?

Призывали Михаила Ивановича в молодости и на военную службу, но тут же и освободили от нее как слабоумного. Тогда фамилию Золотов он из-за косноязычия произнес как Заломов. Так с тех пор и остался на всю жизнь с новой фамилией, под которой его записали[5].

Настало время женить Михаила Ивановича, но ни одна девка не хотела выходить за «дурака». Да родители и сами отказывали свахам. Все же нашлась одна бедная многодетная вдова, которая угрозами и побоями заставила свою дочь Елизавету выйти замуж за Михаила Ивановича. Нельзя сказать, чтобы и он женился с охотой на этой молодой хорошенькой девушке. Ему не нравились и ее большие серые глаза, и тонкий нос с горбинкой, и продолговатое личико, и изящная фигура, и острый язычок. Впоследствии он жаловался Анне, своей невестке:

— Сафета Тревна (так он произносил имя жены — Елизавета Андреевна) — глаза чашки! Коро (коровьи)! У-у, ведьма!..

Первым ребенком от этого брака был Андрей. Грамоте его обучили квартировавшие в Кошелевке семинаристы. Этим образование мальчика и ограничилось.

Едва Андрею исполнилось девять лет, дед посадил его за прилавок. Мальчик оказался способным, и старик стал брать его зимой в город торговать мороженой рыбой, овсом и сеном. Торговля шла прямо на льду, на Волге, верстах в четырех от слободы[6], и маленький Андрюшка просыпался рано и ложился поздно. Так бы и прожил он всю жизнь торгашом, если бы с дедом Иваном не случилась беда. Однажды приятели напоили его пьяным и выманили взаймы на два дня триста рублей — весь его наличный капитал.

На другой день протрезвевший дед пошел к приятелям за деньгами, но те от долга отказались. Дед просил, грозил, жаловался в полицию — ничего не помогло. Торговать стало не на что, и Иван поступил на завод Колчина ночным сторожем. Своего любимца внука, двенадцатилетнего Андрюшку, он тоже определил на завод в меднотрубную мастерскую. Оттуда тот и перешел потом в меднолитейную.

Еще не успел стать Андрей настоящим работником, когда дед простудился и умер. После него осталась лишь одежда, на которую некоторое время можно было жить. Но и она была тут же продана, чтобы устроить поминки.

Все заботы о семье легли на плечи матери, пока не подрос Андрей. Елизавета Андреевна день и ночь трепала паклю, торговала на базаре, смотря по сезону, то ягодами и грибами, то дешевыми сортами мяса — сбоями.

Семья росла, помощь от Михаила Ивановича была небольшая: платили ему хозяева мало, а свое дело завести он не был способен. Постепенно Андрей освоился в меднолитейной, стал зарабатывать больше, но пристрастился к горькой, начал выпивать и не всегда приносил домой получку.

Двадцати одного года Андрей женился на девятнадцатилетней Анне[7], дочери Кирилла Степановича Гаврюшова, того самого хозяина-сапожника, у которого работал его отец.

Домишко Заломовых был маленький, а в нем ютились родители, четыре брата и сестра. В доме было тесно, возникали ссоры, а по пьяному делу нередко случались и потасовки.

Женился третий брат сапожник Иван. Этот своей простоватостью и бесхитростностью напоминал деда. Он женился по любви. И хоть предупреждали его заранее, что невеста порченая, верить не хотел. Поступил по-своему. Когда через пять месяцев родилась дочь, Иван стал посмешищем для язвительных братьев, из-за чего тоже возникали драки. После одной из них Андрей решил отделиться: занял денег, сделал пристройку к дому и поселился в ней со своей женой.

Однако все братья продолжали жить одной большой семьей, хозяйкой которой по-прежнему оставалась мать. Ее любимцем был младший сын Александр, по профессии слесарь, неисправимый пьяница. Когда он пропивал с себя одежду, мать одевала его на заработанные дочерью Павлиной деньги, которые отбирала у девушки с угрозами и побоями.

Но особенно тяжело жилось в семье старику отцу. Жена и дети высмеивали его беспощадно. Елизавета Андреевна как-то в шутку рассказала взрослым сыновьям, как в молодости она клала на печи между собой и мужем березовое полено и, когда ночью Михаил Иванович пытался приласкаться к ней, говорила:

— Нельзя, Мишенька! Надо поленце сушить, а то печку утром нечем будет растоплять!

Сын Иван после женитьбы за неимением другого места стал спать со своей женой Марьей на печи. Иногда для смеха он клал на печь березовое полено, а утром кричал тугому на ухо старику:

— Тятенька! Тятенька! Жена Маша говорит, что надо поленце сушить…

Под общий смех он показывал отцу березовое полено, вслед за чем начиналась такая перестрелка остротами, что бедный старик убегал из дому или начинал ругаться.

— Крех смеяцца! Я старичка! Я отеца! — говорил он с плачем хватавшимся от смеха за животы жене и детям. Михаил Иванович сердился пуще прежнего, отчего хохот становился еще сильнее.

По праздникам против старика устраивались заговоры. Он очень любил играть в карты, и его каждый раз обманывали, в чем принимали участие и приходившие гости.