Петербургский сыск, 1874 год, февраль - [4]

– Третий, – прошептал себе под нос, – третий.

Четвёртого, вернее четвертую, он не заметил сначала, но когда увидел на полу размазанный едва заметный на тёмном кровавый след, наклонился и заглянул под стол. Женщина явно помешала проходу убийцы и поэтому её отодвинул.

Удар был нанесён в лицо, превратив его в кровавую кашу, и Иван Дмитриевич только по волосам предположил, что женщина не так стара.

В маленькой, дальней комнате стояло две кровати. На одной в рядок лежали три фигурки, три ребёнка, лица повёрнуты в сторону стены и смерть их забрала во сне. Они даже не почувствовали, как убийца раз за разом наносил удары, целясь в висок. Скорее всего, погодки, предположил Путилин. Взгляд затуманился, не хватало воздуха. Иван Дмитриевич переложил фонарь в левую руку и поднёс освободившуюся к груди. Что—то там перехватило, не давало вздохнуть полной грудью.

– Иван Дмитриевич, – позвал начальника штабс—капитан из большой комнаты и не видевший побледневшего лица Путилина, – здесь и смотреть нечего, пусто, следов никаких.

– Василий Михайлович, ищите топор, – не оборачиваясь, произнёс начальник сыскного отделения, сам не мог отвести взгляда от разбитых детских голов, – убийца где—то бросил здесь, хотя…

– Топор?

– Обухом он их, только не пойму, почему убитые вели себя так, словно сами шли на убой.

– Может не один был? – Волков присел у плиты, поставив масляный фонарь на пол, поднял скомканное полотенце.

– Может и не один, – Иван Дмитриевич осмотрел цепким взглядом комнату, но стены были пустые и безжизненные, словно люди, жившие здесь, остановились только на ночь.

Штабс—капитан открыл заслонку печи.

– А вот и топор, – достал лезвие из погасшей давно печи.

– Что? – повернулся Путилин.

– Говорю, топор в печи был, – повторил Василий Михайлович и поднялся с корточек, – он топор, говорю, в печь засунул.

– Мог бы и так бросить.

– Да нет, – возразил штабс—капитан. – Убийца это с умыслом сделал, чтобы рукоятка сгорела. Наверное, приметная была.

– Может быть, – и распорядился, – топор в сыскное.

Василий Михайлович только улыбнулся, у Ивана Дмитриевича была неприятная черта взваливать на свои плечи все расследование. Нет, это не от недоверия, а всегда хотел держать нити в своих руках, тогда он чувствовал, что ничто не ускользает и далее следствие движется в нужную сторону.

Жуков держал в руке масляную лампу, с которой ранее ходил околоточный. Миша отметил, что на плите ничего не стоит.

«Значит, – мелькнуло у него, – хозяева только пришли, успели зажечь огонь в плите, убийца потом бросил туда топор».

Путилин подошёл к двери и обернулся, словно в первый раз увидел маленькую комнату. Начал медленно обходить слева на право, исследуя каждый тёмный уголок, поднося фонарь, но ничего нового не заметил. Откинул одеяло, показалось странным, что дети лежали одетыми. Наклонился ниже, дорожка из капель крови показывала, что детей перенесли сюда. Сразу возникал вопрос: зачем?

Больше ничего интересного в комнате не было.

Иван Дмитриевич нахмурил лицо, покачал головою, потом в недоумении пожал плечами.

Большая комната тоже ничего нового не добавила, только в углу стоял деревянный кованный железом сундук со сломанным замком, видимо крышку поддевали тем же топором, что и явился орудием убийства. Внутри лежали вещи, но создавалось впечатление, что убийца в них копался, наверное, что—то искал. Хотя, что можно искать в такой бедной квартире? Тараканов? Но и те сбежали от голода.

Глава третья. День первый, нервический, тревожный

– Ивану Дмитриевичу наше почтение, – на улице Путилина встретил подполковник Калиновский, шестой год занимавший должность пристава З участка Наврской части. Высокий ростом, с пышными усами и бакенбардами, не иначе в подражание Государю Императору, всегда подтянутый, словно не пятьдесят третий год за плечами, а так и не вышел из юношеского возраста.

– Утро доброе, Августин Иванович, – пожал протянутую руку Путилин, – доброе. Давненько не виделись?

– Бог с вами, Иван Дмитриевич, в прошлом месяце, когда на Дровяной тех злодеев вязали.

– Вспомнили, – Путилин отмахнулся, – прошлый месяц для меня подобие прошлого века, событий столько, что только успевай отслеживать.

– Вижу в здравии, слышал, Государь вас наградой отметил. Примите поздравления.

– Благодарю, как ваше семейство? Как супруга?

– Слава Богу, живы—здоровы.

– Поклон Варваре Тимофеевне. Августин Иванович, прошу прощения, но мне надо дать распоряжения агентам.

– Ваше право.

Путилин отошёл в сторону, во время осмотра квартиры приехали вызванные из дому чиновники для поручений надворный советник Соловьёв и коллежский асессор Волков, а вместе с ними и четыре агента сыскного отделения.

– Господа, столь ужасного преступления не было давно, поэтому вы, Иван Иванович, – он посмотрел на Соловьёва, – с агентом обойдите дом и расспросите каждого жителя, вплоть до младенцев, вы, Иван Андреевич, – Путилин обратился к Волкову, – опросите дворников соседних домов, начиная от Старого Петергофского проспекта до Таракановского канала, вы распоряжайтесь тремя. Миша, – Иван Дмитриевич задумался, – где трудились убитые?

– Я спросил у дворника, тот ответил, что в скорняжной артели.