Петербургский сыск, 1874 год, апрель - [4]

– Коллежский асессор Колмаков, местный исправник, – голос звучал глухо и казался простуженным.

– Путилин, – представился начальник сыскной полиции и добавил. – Иван Дмитриевич, это чиновники по поручениям, – указал рукою на сопровождавших его лиц, – надворный советник Соловьёв, – Иван Иванович кивнул головой, – штабс—капитан Орлов, – тот, как в прежние армейские времена щёлкнул каблуками, – и мой помощник губернский секретарь Жуков.

– Очень приятно, господа, – улыбался исправник, – по чести не ожидал вас так рано.

Ивану Дмитриевичу нравились такие бесхитростные люди, которым он с первых минут знакомства начал считать Константина Николаевича. Он и в самом деле, был таковым, иногда удивляясь себе, как соизволил дослужиться до такой должности, ведь столько было рядом локотков, которые норовили отодвинуть в сторону, чтобы самим занять не столь уж хлопотливый пост первого уездного полицейского начальника.

– Может быть, чаю с дороги? – Исправник указал на исходивший из трубы самовара едва заметный дымок.

– Благодарю, Константин Николаевич, – имя и отчество посмотрел еще в столице, никогда не мешает это знать, – хотелось бы сразу приступить к делу, время ли знаете дорого.

– Понимаю, – Колмаков водрузил на голову форменную фуражку, – тогда прошу следовать за мной. Здесь не далеко.

Поднялись на платформу, прошли вдоль вокзала, на котором начали собираться пассажиры в ожидании поезда, спустились по трём ступенькам на дорожку, ведущую в начале вдоль железнодорожной колеи и через десяток саженей сворачивающую в заросший невысоким кустарником лесок. Хотя солнце давно дарило земле тёплые деньки, но почерневший снег лежал отдельными островками. прячась от лучей в редкой тени от только зазеленевших веток. Прошли вперёд, там стоял полицейский. Видимо, охранение места преступления, мелькнуло у Ивана Дмитриевича.

– Я поставил полицейских, чтобы никто не затоптал место преступления, – словно прочитав мысли Путилина, повернул лицо исправник.

Начальник сыскной полиции ничего не ответил, а только кивнул головой.

– Вот здесь и нашёл Степанов, это служащий станции, тело. Живёт недалеко, вот и ходит этой дорогой иногда, – начал рассказывать Константин Николаевич.

– А могу я со… Степановым? – уточнил Путилин, – поговорить и услышать рассказ из первых уст?

– Непременно.

Тело лежало в нескольких саженях от тропинки, под кустом с набухшими на ветвях почками. Новая жизнь скоро должна расцвести яркими красками, а под ним обезглавленный труп. Доктор давно закончил осмотр и теперь ходил, нервно поднося ко рту папиросу. При приближении урядника и столичных агентов сам двинулся к ним на встречу, поздоровался.

– Впервые сталкиваюсь с такой жестокостью, – доктор вытер со лба пот, – убитому не более семнадцати лет, убит явно не здесь, а принесён сюда, потом раздет, – он указал рукою на голое тело, – и отрезана голова.

– По каким приметам вы заключили? – Жуков полез с вопросами вперёд начальника, за что получил вполне красноречивый взгляд.

– По тому, молодой человек, – доктор отбросил в сторону папиросу. потом снял очки и начал их протирать, – крови вытекло мало, отсюда делаю вывод, что убит этот мальчик явно в другом месте.

– Убил, а потом отрезал, – Миша явно нарывался на выговор от Путилина.

– Я не думаю, – в том же спокойном тоне продолжил доктор, – убийца бы не стал ждать несколько часов у тела, пока кровь не стала свёртываться, вот поэтому и делаю такое заключение.

– Извините, – обратился Иван Дмитриевич к доктору, – не знаю вашего имени—отчества.

– Простите ради Бога, – урядник приложил руку к груди, – виноват, что не представил, Николай Петрович Воскресенский.

– Путилин, Иван Дмитриевич, – произнёс начальник сыскной полиции, – вы уж простите моего помощника за вопросы, но хотелось бы больше узнать.

– Хорошо, – Воскресенский надел очки, – убитому около семнадцати лет, сперва был задушен, об этом свидетельствует след от верёвки или чего—то подобного на шее, спустя какое—то время перенесён сюда, – доктор начал перечислять, словно дело шло не об лишённом жизни молодом человеке, а о делах обыденных, повседневных, – здесь же отрезана голова, довольно тупым ножом, об этом можно судить по тому, что убийца делал все в спешке, но тупое лезвие его сдерживало, в некоторых местах рваные и множественные порезы. Снял одежду, но, скорее всего, разрезал. Более подробностей об убитом я сообщить не смогу, конечно, может ещё что выясниться, но только после вскрытия.

– Благодарю, Николай Петрович.

– Но я не понимаю, – теперь настала очередь задавать вопросы исправника, – зачем убийца унёс голову?

– Объясняется просто, – Иван Дмитриевич оперся о трость, – наш кровожадный злодей не хотел, чтобы при обнаружении тела, могли опознать убитого, но не думаю, чтобы он унёс голову далеко, – Путилин красноречиво взглянул на сыскных агентов, – посмотрите, непременно, должна быть, и при том недалеко, если нам повезёт, найдём, где—нибудь недалеко и платье несчастного мальчика.

Путилин подошёл ближе к трупу и присел на корточки.

Тщедушное тело белым пятном выделялось на позеленевшей траве, грудь обтянута кожей, сквозь которую чуть её не прорывая виднелись ребра, впалый живот ещё не вошедшего в пору взросления, а так и остался навечно в юношестве, руки вытянуты вдоль тела. Одну приподнял Иван Дмитриевич, ноготь указательного пальца сорван, складывалось впечатление, что юноша боролся за жизнь, когда что—то тонкое захлестнуло шею. Не ожидал возможно такого поступка от человека, с которым он приехал сюда. Небольшие ступни завершали картину трагедии, они были белыми, безжизненными, словно выточенными из мрамора с прожилками едва заметных вен.