Петербургский пленник - [8]

Упала на террасу тень, зажглись огни в тумане.

Отлив лениво ткет по дну узоры пенных кружев

Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин.

Благодарю Вас, милый друг, за тайные свиданья,

За незабвенные слова и пылкие лобзанья.

Они как яркие огни горят в моем ненастье —

За эти золотые дни украденного счастья.

Благодарю Вас за любовь похожую на муки,

За то, что Вы мне дали вновь изведать боль разлуки,

За упоительную власть пленительного тела,

За ту божественную страсть, что в нас обоих пела.

Я поднимаю свой бокал за неизбежность смены

За наши новые пути и новые измены.

Я не завидую тому, кто Вас там ждет тоскуя,

За возвращенье Вас к нему бокал свой молча пью я!

Я знаю, я совсем не тот, кто Вам для счастья нужен,

А он иной…  Но пусть он ждет! Пока мы кончим ужин…

Я знаю, даже кораблям необходима пристань

Но не таким как я! Не на-ам, бродягам и артистам!

По ходу романса несколько пар в самом деле танцевали, но прочие внимательно вслушивались в падающие в зал совершенно бесстыжие на данное время слова. Когда последние из них иссякли, раздались немногочисленные, но рьяные аплодисменты и даже женский выкрик «браво!». Дмитрий Николаевич повернулся на крик и увидел рукоплещущую Екатерину Александровну — которой тотчас поклонился.

Выждав минуту, он вышел к краю эстрады и вновь заговорил:

— Обдумывая репертуар этого концерта, я пришел к выводу, что элегичные романсы должны в нем чередоваться с более энергичными и более танцевальными. Поэтому сейчас вы услышите романс под названием «Горная лаванда» — одновременно танцуя. Прошу подыграть, господа музыканты!

Струнные заиграли резво.

«Без нот играют, на память!» — возликовал Дмитрий Николаевич и запел:

— В нашей жизни все бывает

И под солнцем лед не тает

И теплом зима встречает, дождь идет в декабре…

Любим или нет — не знаем,

Мы порой в любовь играем,

А когда ее теряем, не судьба! говорим.

Лаванда-а, горная лаванда!

Наших встреч с тобой синие цветы

Лаванда-а, горная лаванда,

Столько лет прошло, но помним я и ты!

Лето нам тепло дарило,

Чайка над волной парила

Только нам луна светила, нам двоим на Земле.

Но куда ушло все это,

Не было и нет ответа,

И теперь как две планеты, мы с тобой далеки.

Лаванда-а, горная лаванда!

Наших встреч с тобой синие цветы

Лаванда-а, горная лаванда,

Столько лет прошло, но помним я и ты.

И снова вместе! — потребовал с эстрады «мсье Персонн» и этот призыв даже в такой аудитории сработал, многие подпели:

Лаванда-а, горная лаванда!

Наших встреч с тобой синие цветы

Лаванда-а, горная лаванда

Столько лет прошло, но помним я-я-я и ты-ы-ы!

В этот раз аплодировали все присутствующие в зале, которых набралось уже под пятьдесят — технологии подчинения масс работают во все времена…

Завершался концерт при полном стечении зашедшей в ресторан публики (человек сто), под экзальтированные звуки «Пилигримов»:

— Акробаты, клоуны и мимы, дети горькой правды и отваги

Кто мы в этой жизни — пилигримы, вечные скитальцы и бродяги.

Нам по жизни суждены дороги, и, наполнясь ветром и туманом,

Бродим мы, как пасынки у Бога, по богатым и не очень странам.

Секут нас, как плети, ветра и дожди

Мы вечные дети на Млечном Пути-и

Звезда наших странствий гори, не сгорай

Мы ищем, мы ищем потерянный рай…

В ходе долгих рукоплесканий из толпы вдруг раздался мужской голос:

— Господин Никто! Вы смело можете снять свою маску и назвать свое подлинное имя, поскольку мы желаем Вас чествовать за Ваши шедевры!

Тотчас раздались голоса в поддержку: «Просим, просим!»

«Вот же пристали…» — мысленно скривился Лазарев, а вслух сказал:

— Господа! Я все-таки предпочитаю быть инкогнито — по ряду причин. Чтобы не показаться невежливым, приподниму чуть завесу тайны. Всем вам знакомы великолепные пьесы Шекспира, изобилующие сценами из жизни английских придворных — меж тем, как этот актер и директор театра был сыном провинциального горожанина, а дочери его остались безграмотны. Сейчас в Англии появилась версия, что подлинным автором этих пьес является лорд-канцлер Френсис Бэкон, который лишь предоставлял Шекспиру право подписи. Имеющий уши да услышит, а я прекращаю дозволенные речи.

Тут «мсье Персонн» повернулся спиной к своим почитателям и покинул эстраду через служебный вход.

Спустя полчаса в номер к Лазареву заглянул Арнольд и позвал его к хозяйке за расчетом. В ее апартаментах находился и руководитель квартета, виолончелист Шишкин.

— Успех, какой успех! — разлетелась владетельная дама к своему шансонье. — Я решила отдать Вам весь сегодняшний доход от ресторана! Отделите от него часть скрипачам, которые Вам прекрасно аккомпанировали. И еще: Вы сегодня же перейдете жить в другой номер, гораздо более комфортный. Ваша душенька довольна?

— Более, более чем, Екатерина Александровна. Мы можем с оркестрантами отметить в этом номере наш дебют?

— Отмечайте, но помните, что завтра будет новый концерт, на котором, я уверена, появятся многие светские люди.

— В столице так быстро разносятся слухи? — спросил удивленно Лазарев.

— Очень быстро, за день — если слух того заслуживает. В Петербурге хоть и живет полмиллиона, но все стоящие люди друг друга знают, хотя бы понаслышке.

После всех новаций участники концерта собрались в просторном двухкомнатном номере, где Дмитрий Николаевич объявил, что сегодня поделит весь гонорар по-братски, то есть всем поровну, а в дальнейшем пополам: 50 % себе и 50 % музыкантам. С ним вполне согласились, после чего откупорили бутылки (пару шампанского, ликер и выпрошенный у хозяйки Лазаревым французский коньяк) и сварганили холодный пунш (с лимоном, апельсинами и сахаром) в принесенной из ресторана «пуншевой» чаше. Выпили по бокалу, другому, всех быстро развезло, и покатился живой, с хохотками разговор: о том, как удачно сегодня все получилось, а в будущем, ясен пень, будет еще лучше… Лазарев призвал музыкантов использовать и фортепьяно («раз уж оно здесь стоит»), а также попросил подыскать ему в пару вокалистку — тогда репертуар можно будет расширить. Его стали хлопать по плечам и обещать все, все устроить, лишь бы рублики всегда так резво в карманы сыпались… Потом стали вспоминать свое прежнее житье в музыкальном училище при оперном театре… Через время запели заунывную песнь про ямщика (и Д. Н. вместе с ними), потом другую, столь же мрачную… Вдруг самый молодой музыкант, альтист, упал со стула, его стали поднимать и, спотыкаясь, падать сами; Лазарев же оказался самым стойким и рассадил всех отдыхать по креслам и диванам. Всю эту теплую кампанию и застала Екатерина Александровна, явившаяся уже заполночь («по какой же надобности?» — стал медленно соображать осоловевший Дмитрий Николаевич), но, покачав головой, так ничего и не сказала.