Петербургские хроники - [25]

Отвез «Этажи» Спичке.

Аркадий, помню, поучал меня: «Никогда не трактуй замечания критиков в свою пользу — дескать, они не понимают. Постарайся разобраться, в чем суть. Исключения составляют записные идиоты, непрофессиональные читатели и цензура. На них можно плевать. Но осторожно, особенно на последних».

На семинаре Бориса Натановича Стругацкого, куда меня взяли кандидатом, я слышал две присказки:

1. Писатель — это не тот, кто пишет, а кто печатается. Шутка.

2. Писатель — это не тот, кто печатается, а кого читают. Это сказал Б. Стругацкий. Сказал серьезно. Еще Стругацкий говорил — передаю своими словами: «Относитесь к критике спокойно. Запомните, что какую бы ерунду вы ни написали, всегда найдется человек, которому она понравится. И какой бы шедевр вы ни создали, всегда найдутся люди, которых он оставит безразличными».

3 декабря 1984 г. Дома.

Вновь взялся за «Записки шута». Название и сюжет надо менять. «Шут» — слишком многообещающе. Ждешь от героя россыпей юмора и шуток. А идея в другом. Вещь должна быть с грустинкой, но оптимистическая.

Из уроков Горького: «Определение, выраженное причастием, можно заменить отдельным предложением».

9 декабря 1984 г. Гатчина, гараж.

Вчера нашел в столе первый вариант «Феномена Крикушина», отпечатанный на тонкой бумаге, купленной несколько лет назад в Соснове. Помню, приехали с Ольгой на велосипедах за молоком, и я обнаружил в универмаге дефицит — дешевую и чуть желтоватую бумагу, пачку в две тысячи листов. Ольга дала деньги с неохотой, но промолчала.

Я взвесил пачку на руке и самоуверенно сказал:

— Испишу всю эту бумагу и стану писателем! Вот увидишь!

«Литературная учеба»: «Путь к литературному Олимпу должен быть выстлан листами неопубликованных произведений».

Две тысячи страниц исписал, а писателем еще не стал.

12 декабря 1984 г. Дежурю в гараже.

Дождь, гололед. Неудачно сходил на железную дорогу — у них тоже нет связи с Ленинградом. Дважды перелезал через платформы со щебнем и прошелся по луже, приняв отблеск воды за ледяную корку. Вернулся в вагончик с мокрыми ногами. Дамка зашла ко мне, виляя хвостом, и приложилась грязными лапами к груди. И где ее хозяин? И тоскует ли она по нему? По-моему, преданность собак сильно преувеличена в житейской мифологии. Нам так хочется, чтобы собаки тосковали по нас.

Хожу в Публичку — подчитываю литературу по социологии, природе лжи и шутовству как явлению культуры — для «Шута».

Написать бы диссертацию: «Причины искажения информации в производственных условиях». Да кто же разрешит такое?

«Смеховой мир Древней Руси» (Д. Лихачев, А. Панченко. Л., 1976 г.):

«Дурак — прежде всего человек, видящий и говорящий „голую“ правду». «Это всё равно, как если бы человек ходил, постоянно пританцовывая. Даже в самых серьезных ситуациях его походка вызывала бы смех» (академик Д. С. Лихачев).

В Русской Православной церкви — 36 канонизированных юродивых, для них установлены поминальные дни.

17 декабря 1984 г. Дежурю в гараже.

Вчера получил пишущую машинку из ремонта — ей переделали шрифт на стандартный.

Немецкая трофейная машинка досталась от отца и старшего брата — скинувшись, они купили ее в 1960 году в комиссионке. Побывав в руках мастера, машинка стала работать почти беззвучно, маслянисто клацая и мягко скользя кареткой. Шрифт четкий и красивый. Вчера печатал и радовался. Года два назад я оставил ее в электричке, выйдя на 69-м километре. Меня спасло, что у кассира на платформе был телефон — она созвонилась с милицией на станции Сосново, и дежурный сержант встретил поезд и забрал с полки второго вагона мою «Грому».

Забрать-то он забрал, но возвращать не поспешил. В тесной комнатке железнодорожной милиции мне предложили объяснить, по какому праву я имею в личном пользовании множительную технику, а именно — пишущую машинку.

Назваться писателем мне не хватило духу. Я, немного нервничая, объяснил, что машинки свободно продаются в комиссионных магазинах, и я как нештатный корреспондент нескольких центральных и ленинградских газет печатаю на ней свои материалы. Возьмите, дескать, подшивку газеты «Смена» за последние месяц-два, и вы найдете там мои рассказики. Есть у вас «Смена»?

— Понятно, — сказал сержант, разглядывая мой единственный документ — проездной билет с фотокарточкой. — Пиши расписку, что получил.

Немецкая трофейная машинка — это, пожалуй, единственное, что дала нашей семье война.

26 декабря 1984 г. Дежурю в гараже.

Мой рассказ «Этажи» прочитал А. Житинский. Говорит, понравился. Я отнес его в «Неву».

Прочитал «Варраву» — повесть шведа Пёра Лагерквиста об отпущеннике Варраве, которого отпустили, помиловав, вместо Христа.

Интересен стиль повести. Повествование движется через внутренние монологи героев, их размышления, т. е. почти всегда опосредованно. Автора совсем не видно.

Сегодня же прочитал «Неоконченный портрет» А. Чаковского. Интересно. О Франклине Делано Рузвельте. Автор пишет, что есть наказание, посылаемое Господом, а есть испытания — для закалки человека, и надо их различать. Испытания, думаю, могут быть не только бедами, но и напротив — богатством, славой и т. п.

Рузвельт говорил, что человек должен жить в достатке, но не в роскоши. Он спас страну от кризиса и в жизни был весьма экономен. В их богатой семье никогда не выбрасывали старой одежды, находили ей применение.