Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - [103]
Нет никаких данных о том, что Мнение когда-либо принималось всерьёз высшими властями или тем более проводилось в жизнь. Но если купечество так остро ощутило необходимость принизить статус ремесленников, что выступило с этим Мнением, значит, екатерининский Ремесленный устав явно обеспечил мастеровым более высокое место, чем раньше. Купцы согласны были предоставить такой статус только тем из них, кого мы в наши дни назвали бы лицами лицензионных профессий, но настаивали на проведении границы, которая отделяла бы этих специалистов с их привилегиями и статусом от большинства ремесленников, чьё положение было ниже. Видимо, в отношениях между купечеством и ремесленниками существовала известная напряженность.
Социальная напряженность проявлялась и внутри мастерового сословия, особенно в отношениях между русскими и иностранцами. Последние преобладали в тех специальностях, которые требовали наиболее квалифицированного труда. Например, добрая половина владельцев ткацких станков была иноземного происхождения, причём самыми многочисленными из них были французы[629]. Иностранцы, в силу своего более высокого мастерства и культуры, по-прежнему чувствовали свое превосходство над русскими ремесленниками. Это прозвучало в 1766 г. в их просьбе о пожаловании привилегий в дополнение к тем льготам, что достались русским мастеровым. Ремесленный устав 1785 г., казалось бы, призывал всех мастеров одной профессии, независимо от национальности, сплотиться в единый цех. Как значилось в статье 64: «Буде кто ремесленный иногородный или чужестранный пожелает в городе записаться в Управу, то он должен представить или письменное свидетельство от Управы иного города, или же работу своего ремесла для свидетельства, как о том 60 пункт гласит». Тем не менее иностранцы сохраняли собственный ремесленный совет, или Управу, параллельно с тем, который руководил русскими мастеровыми.
Несомненно, неспособность русских и иностранцев взаимодействовать в корпоративной организации проистекала как от культурных, так и от экономических различий. Ни одна из сторон не желала уступать другой руководство делами всего ремесленного сословия, а потому полного слияния двух корпораций не произошло, так что две группы ремесленников продолжали функционировать бок о бок в одном городе.
Рабочая сила
Установить надёжные цифры, которые отражали бы состав рабочей силы, занятой в промышленном производстве того времени, пока ещё только предстоит исследователям, но уже сейчас можно выделить шесть групп работников в её составе. К ним относятся: 1) государственные крестьяне, приписанные к различным предприятиям, в основном казённым; 2) рекруты, направленные в город для различных работ в строительных батальонах и на казённых заводах; 3) крепостные и другие крестьяне, работавшие в городе на оброке[630]; 4) иностранцы, в большинстве своем – квалифицированные работники, но некоторые и без профессиональных навыков; 5) выходцы из маленьких городов, приписанные к ним, а на самом деле большую часть года жившие и работавшие в Петербурге; 6) беглые беспаспортные крестьяне, которые не могли найти легальную работу и которых тем не менее часто нанимали. Первые две группы работали подневольно, как и оброчные крестьяне, которых посылали в Петербург по договору. Остальные работали по найму.
Работники по принуждению и работники по найму
В рассматриваемый период в социально-трудовых отношениях в Петербурге произошло изменение, которое в последующие десятилетия распространилось и на другие места в России, а именно: принудительный труд уступил место рынку вольнонаемной рабочей силы[631]. Это было особенно характерно для предприятий с прочной традицией мелкомасштабного крестьянского производства, где новых работников легко было ввести в производственный процесс. То же самое в целом относилось к предприятиям, работавшим на рынок без подряда[632].
Советские историки, занимавшиеся этой проблемой, выявили три специфические тенденции, характерные для частновладельческих предприятий Санкт-Петербурга. Во-первых, существовали такие предприятия, на которых наёмный труд преобладал с самого начала, и этот перевес даже усилился к концу рассматриваемого периода (речь идёт o кожевенном, канатном, сахарном, мыловаренном, шляпном, карточном производствах). Во-вторых, выделяется группа предприятий, на которых в середине столетия большинство составляли работные люди, а к концу екатерининского царствования им на смену пришли вольнонаёмные работники (шёлковые, белильные, галунные, галантерейные, стеклянные и металлургические производства). И наконец, на немногочисленных заводах (по производству бумаги, хлопчатобумажных тканей, на красильных предприятиях) нормой оставался подневольный труд[633].
Та же тенденция обращения к рынку труда прослеживается и на ряде государственных промышленных предприятий. Адмиралтейство привлекало к делу всё больше подрядчиков, которые нанимали рабочих на строительство военных кораблей. Все работники верфи, находящейся в собственности города, были наёмными. Императорский фарфоровый завод нанимал всё больше рабочих на место приписных крестьян. Буквально все шесть сотен работников казённого кирпичного завода были наёмными, так как к середине столетия принудительный труд явно оказался непригодным на таком крупном предприятии
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.