Петербург - [7]

Кстати о душах. Это еще одно мое спорное решение, над которым сгрыз мундштук трубки. Дело в том, что на канонерке отказался от бортовых башен у мидель-шпангоута, оставив только пару носовых и пару кормовых башен, вооруженных двумя 100 мм орудиями каждая. Как обычно, в моих проектах, башни далеко выдаются за борт и способны простреливать сектор в 170 градусов. Так что, канонерка имеет на борту всего 8 орудий, по примеру клипера. Причин такого сокращения много, начиная от объемов крюйт-камер, и заканчивая валкостью судна. Но основной причиной стало размещение вдоль бортов 4х штурмовых катеров, по два с каждого борта, и большого кубрика на сотню морпехов между ними. При этом места, на спасательные шлюпки, уже не осталось, за исключением небольшого разъездного тузика, у кормовой шлюп-балки.

Эти сомнения меня продолжали грызть который день. Умом понимал — восемь сотен шведских кораблей топить — это расточительство. Да и морпехи мои засиделись. Но случись что, канонерке только песнь про «Варяг» останется спеть. Очень рискованный проект получился.

А с другой стороны. Штурмовые катера у меня получились прочные, и довольно вместительные, за счет применения обводов «Бостонского китобоя». Есть шанс, что если капральство морпехов немного потесниться, то на них влезет и экипаж канонерки. Да, тесновато будет. Зато на катерах планируются двигатели в полсотни лошадей, которые позволят убежать от какого угодно противника. Да и попадание ядром, по железному корпусу катера, вполне может обойтись — катер прочный, рассчитанный на жесткий удар в борт судна при абордаже, да еще прикрытый сверху стальными листами пологого уклона.

Стоит быть оптимистом, убеждаю сам себя — больше в канонерку все одно ничего не впихнуть.

Посмотрел на равномерно работающих веслами мужиков. Правы они — живы будем, не помрем. Надо волноваться, куда мне восемь сотен шведских судов на Неве ставить. Вот это правильный настрой.

На обед не останавливались. Разогнавшаяся эскадра прошла Двинский изгиб у Курьей-Ноги и до Вавчуга оставались считанные 15 километров, или около 5 тысяч взмахов весел. Ерунда, за три часа управимся — вон, уже и устье Пинеги проскочили.

Единственно, что плохо — эскадра не идет в Вавчуг. Мы свернем раньше, не доходя до Вавчуга буквально четырех километров, и пойдем на Холмогоры. Но ужинать будем однозначно под дланью архиепископа. Пора продумывать приветственные речи.

Холмогоры встречали нас залпами пушек и ливанувшим дождем, который весь день собирался, и не нашел лучшего времени, как испортить торжественный момент встречи счастливым народом своего «надежи и опоры». Это, к сожалению, не о себе.

Дождь барабанил по макушкам толпящихся мужиков, ломающих шапки, и шлепал по доскам причала, на которые уже спрыгнула команда нашего струга, пришедшая первой.

Мог бы наблюдать всю церемонию подхода и встречи эскадры — но не дали. Набежала масса народа, знакомая поверхностно, а в большинстве незнакомая совершенно, потащили к центральной композиции встречающих, возглавляемой архиепископом.

Афанасий был величественен, в своем парадном облачении. Капающая с его носа вода ничуть не портила одухотворенного лица пастыря поморских душ. А главное, меня встретили радушно, как блудного, но любимого сына, если и не церкви, то земли Холмогорской. Приятно. Только обниматься было мокро.

За радостями встречи и краткими, беспорядочными, вопросами не запечатлел в памяти торжественного момента попирания царевичем северных рубежей своей страны. Зато заметил фотографа, пытающегося запечатлеть это вместо меня. Искренне пособолезновал нахохлившейся фигуре хроникера, не знающей, что же делать — то ли бухнуться на колени, прямо в лужу, как встречающие крестьяне, то ли пытаться продолжить портить фотопластинки. Победили верноподданнические инстинкты, видимо он так же понял, что при такой освещенности шедевр у него не получиться. А жаль. Историки оторвут с руками.

Царевич, в окружении толпы офицеров подошел к архиепископу, и был вынужден выслушать приветственную речь. Да еще и отвечать величественно, что получалось у него не особо убедительно. Дождь усилился.

Бочком пробрался к царевичу, и, выждав паузу в речах, наклонился к нему, стараясь сделать это незаметно.

— Алексей, народ твой в лужах на коленях стоит. Не гоже это. Да и батюшка твой такое пресекает.

Царевич вскинулся, нахмурившись. Осмотрелся вокруг, разбрасывая с волос капли резкими движениями головы. Встречающие держали недоумевающую паузу, которой Алексей и воспользовался, вознеся краткое и сумбурное слово своему народу.

Протискивался из толпы, ухмыляясь. Интересно, кто учил царевича таким оборотам? Или он такой велеречивости в походе от офицеров набрался? Но в любом случае надо потрясти поваров на дворе архиепископа, куда однозначно двинется эта процессия, на предмет горячего чая с медом для царевича, если они еще сами не догадались. А за вещами царевича архиепископ послал сам.

Если переживем это ликование народа и природы — у нас впереди еще ужин и серьезный разговор с царевичем и Афанасием. У меня нет времени на недельные празднования, каждый день в плане работ на это лето расписан. И даже каждая ночь. Может и хорошо, что Тая под Москвой осталась, а то бы она обиделась.