Пьесы в стихах - [5]
ресницы.
Сильвия
Плащ снимите да садитесь
сюда, к огню.
Сильвия выходит в боковую дверь. Меж тем кучер и трактирный слуга вносят вещи Проезжего и выходят опять. Он же располагается у камина.
Проезжий
Ладони, насладитесь
живым теплом алеющих углей!
Подошвы, задымитесь, пропуская
блаженный жар! И ты будь веселей,
моя душа! Смотрю в огонь: какая
причудливая красочность! Смотрю -
и город мне мерещится горящий,
и вижу я сквозь траурные чащи
пунцовую, прозрачную зарю,
и голубые ангелы на глыбах
оранжевых трепещут предо мной!
А то в подвижных пламенных изгибах
как будто лик мне чудится родной:
улыбка мимолетная блистает,
струятся пряди призрачных волос,-
но паутина радужная слез
перед глазами нежно расцветает
и ширится, скрывая от меня
волшебный лик -- мой вымысел минутный,-
и вновь сижу я в полумгле уютной,
обрызганной рубинами огня...
Входит Колвил.
Колвил (про себя)
Дочь не шутила... Впрямь он незнаком мне...
но голос...
Проезжий
Здравствуй, друг бездомных! Помни
пословицу: кто всем приют дает,
себе приют в любой звезде найдет...
Колвил
Мне голос ваш напомнил, ваша милость,
ночь в глушнике...
Проезжий
...И, верно, вой зверей
голодных. Да,-- душа моя затмилась
от голода... Но прежде -- лошадей
и моего возницу (мы изрядно
сегодня потрепались) накорми.
Колвил
Слуга мой Джим займется лошадьми
и остальным... Но вам, о гость отрадный,
чем услужу? Тут, в погребе сыром,
есть пенистое пиво, рьяный ром,
степенный порт, малага-чародейка...
Проезжий
Я голоден!
Колвил
Есть жирная индейка
с каштанами, телятина, пирог,
набитый сладкой дичью...
Проезжий
Это вкусно.
Тащи скорей.
Хозяин и дочь его хлопочут у стола.
(Про себя.)
Узнать, спросить бы... да,
спрошу... нет, страшно...
Колвил (суетится)
Хлеб-то где ж? Беда
с тобою, дочь!
Проезжий (про себя)
Спрошу...
Колвил
Червяк капустный -
ох, Сильвия,-- в салат попал опять!
Проезжий (про себя)
Нет...
Колвил
Кружку! Да не эту! Вот разиня...
Да двигайся! Подумаешь,-- богиня
ленивая... Ну вот. Ты можешь спать
теперь идти.
Сильвия уходит.
Проезжий (садится за стол)
Отселе -- далеко ли
до Старфильда?
Колвил
Миль сорок пять, не боле.
Проезжий
Там... в Старфильде... семья есть... Фаэрнэт,-
не знаешь ли? Быть может, вспомнишь?
Колвил
Нет,
не знаю я; бываю редко в этом
плющом увитом, красном городке.
В последний раз, в июне этим летом,
на ярмарке...
(Смолкает, видя, что Проезжий задумался.)
Проезжий (про себя)
Там, в милом липнике,
я первую прогрезил половину
нескучной жизни. Завтра, чуть рассвет,
вернусь туда; на циферблате лет
назад, назад я стрелку передвину,
и снова заиграют надо мной
начальных дней куранты золотые...
Но если я -- лишь просеки пустые
кругом найду, но если дом родной
давно уж продан,-- господи,-- но если
все умерли, все умерли, и в кресле
отцовском человек чужой сидит,
и заново обито это кресло,
и я пойму, что детство не воскресло,
что мне в глаза с усмешкой смерть глядит!
(Вздыхает и принимается есть.)
Колвил
Осмелюсь понаведаться: отколе
изволите вы ехать?
Проезжий
Да не все ли
тебе равно? И много ль проку в том,
что еду я, положим, из Китая,-
где в ноябре белеют, расцветая,
вишневые сады, пока в твоем
косом дворце огонь, со стужей споря,
лобзает очарованный очаг?..
Колвил
Вы правы, да, вы правы... Я -- червяк
в чехольчике... Не видел я ни моря,
ни синих стран, сияющих за ним,-
но любопытством детским я дразним...
Тяжелый желтый фолиант на рынке
для Сильвии задумчивой моей
я раз купил; в нем странные картинки,
изображенья сказочных зверей,
гигантских птиц, волов золоторогих,
людей цветных иль черных, одноногих
иль с головой, растущей из пупа...
Отец не слеп, а дочка не глупа:
как часто с ней, склонившись напряженно,
мы с книгою садимся в уголке,
и, пальчиком ее сопровожденный,
по лестницам и галереям строк,
дивясь, бредет морщинистый мой палец,
как волосатый сгорбленный скиталец,
вводимый бледным, маленьким пажом
в прохлады короля страны чудесной!..
Но я не чувствую, что здесь мне тесно,
когда в тиши читаю о чужом
чарующем причудливом пределе;
довольствуюсь отчизною. Тепло,
легко мне здесь, где угли эти рдели
уж столько зим, метелицам назло...
Проезжий (набивая трубку)
Ты прав, ты прав... В бесхитростном покое
ты жизнь цедишь... Все счастие мирское
лишь в двух словах: "я дома"...
Троекратный стук в дверь.
Колвил (идет к двери)
Вот напасть...
Осторожно входит Разбойник.
Разбойник
Пурпурный пес, виляй хвостом! Я снова
пришел к тебе из царствия лесного,
где ночь темна, как дьяволова пасть!
Он и Колвил подходят к камину. Проезжий сидит и курит в другом конце комнаты и не слышит их речей.
Разбойник
Мне надоела сумрачная пышность
дубового чертога моего...
Ба! Тут ведь пир! Кто это существо
дымящее?
Колвил
Проезжий, ваша хищность.
Он возвращается из дальних стран,
из-за морей...
Разбойник
...А может быть, из ада?
Не правда ли? Простужен я и пьян...
Дождь -- эта смесь воды святой и яда -
всю ночь, всю ночь над лесом моросил;
я на заре зарезал двух верзил,
везущих ром, и пил за их здоровье
до первых звезд,-- но мало, мало мне:
хоть и тяжел, как вымище коровье,
в твой кабачок зашел я, чтоб в вине
В 1955 году увидела свет «Лолита» — третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты ужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, южно уверенно сказать, что это — книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».В настоящем издании восстановлен фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».«Лолита» — моя особая любимица.
Гениальный шахматист Лужин живет в чудесном мире древней божественной игры, ее гармония и строгая логика пленили его. Жизнь удивительным образом останавливается на незаконченной партии, и Лужин предпочитает выпасть из игры в вечность…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Дар» (1938) – последний русский роман Владимира Набокова, который может быть по праву назван вершиной русскоязычного периода его творчества и одним из шедевров русской литературы ХХ века. Повествуя о творческом становлении молодого писателя-эмигранта Федора Годунова-Чердынцева, эта глубоко автобиографичная книга касается важнейших набоковских тем: судеб русской словесности, загадки истинного дара, идеи личного бессмертия, достижимого посредством воспоминаний, любви и искусства. В настоящем издании текст романа публикуется вместе с авторским предисловием к его позднейшему английскому переводу.
Роман, задуманный Набоковым еще до переезда в США (отрывки «Ultima Thule» и «Solus Rex» были написаны на русском языке в 1939 г.), строится как 999-строчная поэма с изобилующим литературными аллюзиями комментарием. Данная структура была подсказана Набокову работой над четырехтомным комментарием к переводу «Евгения Онегина» (возможный прототип — «Дунсиада» Александра Поупа).Согласно книге, комментрируемая поэма принадлежит известному американскому поэту, а комментарий самовольно добавлен его коллегой по университету.
Свою жизнь Владимир Набоков расскажет трижды: по-английски, по-русски и снова по-английски.Впервые англоязычные набоковские воспоминания «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство») вышли в 1951 г. в США. Через три года появился вольный авторский перевод на русский – «Другие берега». Непростой роман, охвативший период длиной в 40 лет, с самого начала XX века, мемуары и при этом мифологизация биографии… С появлением «Других берегов» Набоков решил переработать и первоначальный, английский, вариант.