Пьесы и сценарии - [25]

ХОЛУДЕНЕВ

(Мостовщикову)

Вот каков

Наш советский человек…

ПРЯНЧИКОВ

Встретились. Помочь? Выписываю чек…

Ничего не надо, говорит, решился, — еду.

Помнишь, как на Рейне?.. как у партизан?..

На прощанье что же? — пообедать!

Назначаю ресторан

Самый фешенебельный…

Вы в Брюсселе не были?..

Там меня и показал, Иуда…

Расплатился, выхожу оттуда, —

Только дверь зеркальную за мною повернуло —

Вот сюда меня как шибануло!

Эт-то был удар! —

Через тротуар —

И — в машину головой!

ГОЛОСА

Прохожие?..

Полиция?..

ПРЯНЧИКОВ

Не помню я!

Это же мгновение, это же как молния!

Ну, лежу в посольстве, — буду отбиваться!

Так-то просто я не дамся вам из Бельгии…

ДАВЫДОВ

Но кому ж? кому могли достаться

Ваши деньги, а?

ПРЯНЧИКОВ

Рот заткнули, обернули этаким кулём —

«Груз дипломатический»,

без обыска, граница, Амстердам…

ГОЛОС

Ну а там?

ПРЯНЧИКОВ

А там?

На аэродром;

На Берлин из Лондона летели лётчики советские.

С визита доброй воли.

Или дружбы, чёрт их разберёт.

Олухи голландские тюк мой не вспороли

И — на самолёт.

Опустились мы в советской зоне.

И ещё не понял я. А вот когда я понял:

Двум солдатам меня сдали. Перед ними — котелок.

Суп едят, верхом усевшись на колодину.

Ложку мне: «Садись. Хороший суп, браток».

Я попробовал…

(Жест бросания ложки наземь; стонет.)

Ты, матушка! ты, Родина!!..

Все поникают. Тишина.

ДИВНИЧ

Родина соломенная, с бытом нашим смрадным,

С дикими понятьями, безправьем безотрадным…

РУБИН

Рабством убеждённым, рабством внутренним…

ДИВНИЧ

В дни, когда померкла яркая война, —

О! какою страшной в сумраке предутреннем

С рубежей ты кажешься, родная сторона! —

Бездыханна, безсловесна, обволочена

Мутновидящим, безчувственным, тупым

Своевольем князя Джугашвили!..

ГАЙ

Да пусти нас из Европы — мы бы в пыль и в дым

Сталина разворошили!

РУБИН

Ах, безумцы! Ах, слепцы! Истории хотите колесо

Повернуть вы вспять!..

ХОЛУДЕНЕВ

Нет, мы будем ждать, пока ОСО

Станет нам клепать по тридцать пять!

РУБИН

Да, друзья мои, не первым нам

Из Европы чистенькой в немытую Россию возвращаться.

И столетие назад, другим полкам,

Это тоже тошно было, братцы.

И тогда на нашей скудости и нестали

Распустилось дивное цветение —

Муравьёвы, Трубецкие, Пестели.

А сегодня — наше поколение.

Но они дошли до площади Сенатской,

Мятежом свой замысел обвершили, —

Вас схватили на границе азиатской

И сидите в СМЕРШе вы…

ВОРОТЫНЦЕВ

Нет, простите, случай ваш — не тот.

Если ожидает нас переворот, —

Дай-то Бог! — то не шипучая дворянская игра

От шампанского, от устриц с серебра,

Не заёмные мечтанья, что там было, где, —

Но вот этот кряжистый народ,

Настрадавшийся на баланде.

ЕЛЕШЕВ

Всё это красиво, то, что декабристы мы.

Но зачем так мрачно? Будет же амнистия!

ПРЯНЧИКОВ

(живо)

Ожидается амнистия?

ЕЛЕШЕВ

Ну да, мы не доедем до Сибири!

ПРЯНЧИКОВ

Скоро?

ЕЛЕШЕВ

Ну, вот-вот, дня три-четыре.

ПРЯНЧИКОВ

И — отпустят?

ХОЛУДЕНЕВ

Да-да-да, к жене и к деткам.

ПРЯНЧИКОВ

(к нему)

Скоро?

ХОЛУДЕНЕВ

Через три-четыре… пятилетки.

ЕЛЕШЕВ

Ах, Андрей Степанович, какой вы зубоскал!

Следователь точно мне сказал!

ДАВЫДОВ

(придвигаясь)

Говорил и мне.

КЛИМОВ

А вы не лезьте!

ДАВЫДОВ

Почему?

КЛИМОВ

(с кулаками)

Вы говорили, что вы здесь —

со сволочью фашистской…?

ТЕМИРОВ

(ступая между ними)

Вас помилуют: вы — вор. Украли тысяч двести, —

Вы советской власти «социально-близкий».

РАБОЧИЙ

(сверху)

Эй! А ну! Готово. Разбирай!

(Начинает ухватом выбрасывать из бака дымящуюся паром одежду.)

Общее поспешное движение. Разбор вещей. Путаница.

РУБИН

Гады! Сволочи! Спалили гимнастёрку!

ЕЛЕШЕВ

Ай-яй-яй!

Общий гул и суета. Фьяченте, ещё не одевшись сам, принёс все вещи Давыдова и ухаживает за ним. Единственный одетый Прянчиков с интересом наблюдает за всем.

РУБИН

Лишних брюк военных нет ни у кого?

ГОЛОСА

Тихо!

Тише!

РУБИН

Брюк немецких, порванных!

КТО-ТО

Не эти ли?

РУБИН

Во-во!

(Передаёт их оберлейтенанту, это его брюки.)

Гул снова усиливается.

ХАЛЬБЕРАУ

(Рубину)

Данке зеер! данке зеер!

ГОЛОС

В чём это измазали, собаки?

ПРЯНЧИКОВ

Интересно, а кого возьмут во фраке,

Как же фрак?

ХОЛУДЕНЕВ

Что — фрак?

КЛИМОВ

Что — как? В жарилку!

ПРЯНЧИКОВ

Эт-то невозможно!

КЛИМОВ

Невозможно знаешь что? Вот это самое — в бутылку.

Остальное — всё возможно, брат…

Пришли 1-й и 2-й надзиратели.

1-Й НАДЗИРАТЕЛЬ

Р-разобраться по два! Р-руки взять назад!

Заключённые разбираются в колонну по два, кое-кто доодевается на ходу. С жалобой выходит Рубин.

РУБИН

Гражданин начальник! Мне дыру прожгли!

1-Й НАДЗИРАТЕЛЬ

За-латаешь в камере. Па-шли!

РУБИН

(не отступая)

Буду жаловаться! Есть тут старший, отвечающий…?

2-Й НАДЗИРАТЕЛЬ

(толкает его в строй)

Марш, направляющий!!

Колонна скрывается в глубине двора.

КАРТИНА 2

Небольшая камера. Нар нет, пол устлан соломой, на соломе тесно спят вповалку арестанты, головами к стенам, ногами в середину. Дверь с «кормушкой» и глазком, близ неё деревянная непокрытая бочка-параша. Единственный оконный проём заложен свежим неоштукатуренным кирпичом, оставлено лишь крохотное обрешеченное окошко вверху. В камере бледный свет, в течение картины заметно рассветёт.

Под окошком Дивнич молится. Лёжа разговаривают тихо Воротынцев и Холуденев. У двери стоят Кулыбышев и Вжесник, прислушиваясь, что в коридоре. Близ параши, как последний прибывший, спит Прянчиков, его можно узнать по шляпе, которой он накрыл голову. Головою к нам, близко лежит