Пьесы - [8]

Асиль. Эта кассета пролежала в моей дорожной сумке несколько лет. Я понятия не имела, что записались совсем не музыканты, а… режиссёр и его монологи. Интересно, как об этом узнали его молодая супруга и его племянник, и сын-египтолог. Сын Нодар, от первого брака. (Включает диктофон).

Режиссёр. Что же делать, если Театр мне интереснее и важнее, чем жизнь. Реальная жизнь. Иногда мне кажется, что жизнь мстит мне за это. Не успеваю повидаться с другом. Поиграть с детьми. Помолчать с племянником. У меня совершенно очаровательный племянник. Увлекается Древним Римом. Египтом. И Театром. Умница. А какое чувство юмора! Иногда просто необходимо… послать цветы. Потому что белые розы или фиолетовые тюльпаны — напомнят о Майском Дожде или о Прощании на прогулочном катере. И это вовсе даже не сентиментальность. А просто «некий жест благодарной памяти». Или необходимо позвонить, не обращая внимания на часовую разницу. Откладываешь, оправдываешь себя: «Дела. Дела!» И обкрадываешь свою душу. Зачем, например, я согласился на «долларовый контракт»? Поставил оперу в чужой стране. Чужую оперу в чужом театре. Мой Учитель всегда повторял: «Нельзя заниматься искусством на чемоданах». Но я же — Режиссёр! Я не могу не репетировать. Меня часто спрашивают: «Ну, и кому это нужно?» Мне. Мне это нужно! Репетировать! КАЖДЫЙ ДЕНЬ. Иначе… — иначе я умру. (Тихо). Вы меня понимаете?

Асиль (строго). Конечно! Вы же профессионал, Вам предложили, Вы — согласились.

«Ремесленник не может не работать,

Он упускает тайну ремесла».

И потом, Вы — мужчина, глава семьи. Нужно зарабатывать деньги. «Искусство кормит умелых». Бертольт Брехт.

Режиссёр (медленно). Было время, когда я не думал об этом, потому что… была Любовь. Театр и Любовь. Любовь и Театр. Любовь. Театр и Молодость.

Асиль (острожно). И Вы выбрали…

Режиссёр. Это — печальная история. И абсолютно нетеатральная. Моя вина (Mea culpa). Не позвонил. Не поблагодарил за письма. За книги. Старинные книги. Гравюры. И когда потом, приезжал в её город, не мог заставить себя позвонить. Может быть…, просто боялся услышать ледяной голос? Она очень любила меня. Или — придумала, что любила. И эта её щедрость и безоглядность — поражали меня. Я почувствовал себя — нищим. Она посылала мне открытки-пейзажи со всего света. Даже из Кейптауна. В детстве мы любили петь: «В Кейптаунском порту с пробоиной в борт, „Жаннетта“ поправляла такелаж». Ну и так далее… Мне любовь всегда мешала. Да, да! Не улыбайтесь. Когда приходит любовь, всё остальное становится… неважным, второсортным, замшело-тусклым. Прошлое — неинтересно, а будущее — тем более. Ты зависишь только… от любви. От того, что происходит сегодня. Сейчас. От телефонного звонка. От письма. От дыхания в телефонной трубке. От обрывка сна. Где вы — вдвоём. На мосту. В переулке. В парке. Даже сцена — даже репетиция! Однажды я забыл, что у меня репетиция. Представляете? Меня разыскивали по всему городу. А я сидел в кафе и ждал. Когда она придёт. «Всё на продажу» Анджея Вайды. Напрасно я ему ТОГДА не поверил. В кафе был полумрак. Я сидел за столиком у входа. И ждал. Время остановилось. Дверь была открыта. На улице шёл дождь. «Летний ласковый дождь». Она появилась в проёме двери. И остановилась. И посмотрела. Она была такая красивая и… счастливая. Пронизанная светом. Как будто играла некую роль. Мне хотелось бы вспомнить этот кадр в последние минуты. Она вступила в мой взгляд. Как на лунную дорожку. На ней был прозрачный плащ с капюшоном, прозрачный плащ цвета танго, она вообще любила оранжевый цвет, и я запомнил — этот её жест…, она так мягко опустила капюшон и подождала, пока я встану и помогу ей освободиться от дождя, плаща и той, другой, прошлой, её жизни. Из которой она вырвалась ко мне. И к нам. Я наблюдал за ней. Запоминал. Заучивал. Разгадывал. Конечно, я понимал: «Всё невозможно между нами». И она это понимала. Но тогда — мы оба были — вне времени и пространства. Она достала из светлой элегантной сумки блокнот и сказала: «Нарисуй мне свой Воздушный Замок». И протянула набор фломастеров. «Зачем?» — спросил я. Она улыбнулась. «Рисуй!» А в это время меня разыскивали… по всему городу. Даже на стадионе объявили… Подумали, что я пошёл на футбол. (Смеётся). Но я — действительно обо всём забыл. По Зигмунду Фрейду.

(Голос диктора объявляет очередные рейсы. Звучит иностранная речь).

Режиссёр (вздыхая). Я нарисовал нечто архитектурное в стиле Антонио Гауди. «Какой сегодня день, хочу поставить дату?» Она посмотрела на меня — так странно — и сказала: «Понятия не имею». Конечно же, это был — вторник, двенадцать часов. А я был уверен, что — понедельник. И в Театре — выходной день.

(Звучит гавайская гитара).

Режиссёр. Когда я Вас увидел, у меня заболело сердце. Вы так на неё похожи — пластикой, манерой поворачивать голову, поправлять волосы, улыбаться. Вы, как она — всегда улыбаетесь миру. И не ждёте от него и от людей ничего плохого. Она часто повторяла: «Я — человек лёгкий, праздничный, водевильный и признаю только лёгкие отношения». И смеялась: «Почему бы тебе не поставить… водевиль?» Я вспоминал её… потом, везде…. И в Венеции, и в Брюгге. Мне она представлялась — то феей Зилотой, то дочерью Дожа, и почему-то — всегда! — только дворцы и замки были её декорациями. Она обожала… радость. Карнавалы. Её драматурги: Карло Гоцци, Кальдерон, Тирсо де Молина, Лопе де Вега.