У памяти хороший вкус.
Французская пословица
Это потом я поняла, что оказывается, всю жизнь соблюдала все его советы и наставления.
Во-первых, легко относиться к деньгам. Есть деньги — тратим. Нет денег — никаких проблем: гуляем по Москве и читаем стихи.
Во-вторых, никогда не оправдывайся. Ты — это ты, и пусть окружающие принимают тебя такой, какая ты есть.
— Почему? — осторожно спросила я.
— Потому что ты — Королева.
Я удивлённо посмотрела на него.
— И что это значит?
— Это значит, что свои капризы ты ни с кем не обсуждаешь. А уж тем более — с собой.
Это он приучил меня к цветочным магазинам, кафе, утренним прогулкам по бульварам, выставочным и читальным залам.
— У тебя должен быть «свой мир», и тогда тебя никто не сможет победить. От любой неприятности и неудачи ты просто заслонишься букетом тюльпанов.
И это он придумал «подарочный фонд», а в сумочке «на всякий случай» иметь запасную ручку. Носовой платок и плитку шоколада. Он относился ко мне, как к младшей сестрёнке, и строго следил, чтобы я не позволяла себе НИКАКИХ дешёвых вещей.
— Бедность сушит душу. Лучше ничего, чем мало.
— А у японцев существует понятие «красота бедности».
— Это не для тебя.
Через много лет моя взрослая дочь вдруг задумчиво изрекла:
— Знаешь, мама, а ты и в бедности живёшь, как в богатстве. Зимой — цветы, круглый год на блюде фрукты. Когда приходят гости — зажигаем свечи. И на память — дарим игрушки. Вятские или свистульки. Давно хотела тебя спросить. Ты сама это придумала или тебя кто-то научил?
Он научил меня самому главному, чему должен научить свою женщину любящий муж — ВСЕГДА доверять самой себе. Любить себя, удивляться и радоваться Солнцу. Ветру. Звёздам.
«Для счастья нужно иметь счастливый характер».
— Следи за своим счастьем и немедленно уходи от тех, кто хочет его разрушить.
Я никогда никому не рассказывала про него, потому что… то, «первое замужество» — было моей тайной.
Но в день его рождения я всегда покупаю себе цветы, пирожные и апельсины.
— Нужно соблюдать собственные обряды. Не забывай поздравлять своих друзей и знакомых с днём рождения.
Им необходимо знать, что про них помнят. Любят. Пусть даже просто из благодарности.
Я честно выполняю и эту «его заповедь».
Я в последний раз посмотрела на стены, завешанные картинами, на книжные шкафы, на мой школьный письменный стол, подаренный Бабушкой Верой и подумала: «Как хорошо, что я ни с кем не стала прощаться. «Долгие проводы, лишние слёзы». Я позвонила в колокольчик, присела в кресло у входной двери и сказала самой себе: «Ну, с Богом!» И увидела Домовушку. Она сидела на моей дорожной сумке и смотрела на меня очень внимательно. Мне привезли её в канун Нового Года. Из Суздаля. Я иногда разговаривала с ней. Потому что в моей коллекции народных игрушек она занимала своё особое почётное место.
— Я уезжаю. Может быть, надолго. А, может, и навсегда.
— Тады и мене возьми с собой.
— Это — новая жизнь. Если она получится. Зачем же брать в новую жизнь старые воспоминания?
— А я твоей старой жизни не знаю, и знать не хочу. А ты в свою новую жизню, небось по небу полетишь, самолётом?
— Сколько ты со мной прожила, а разговаривать прилично так и не научилась.
— Ещё чего, свою натуру менять. Так возьмёшь меня? И думать не стоит. Бери, пригожусь. Не боись, — прошептала она, — ежели что — вернёмся.
Она была совсем молоденькой Домовушкой и не верила, что никто никогда обратно — таким же — не возвращается.
— А я — боюсь, — честно призналась я.
— Ежели он тебе — «милый», чего бояться?
И вздохнула.
— «Милого побои недолго горят».
— Утешила!
Домовушка удивилась.
— Я-то с чужого голоса пою, но сама подумай — чего промеж своих не бывает? До свадьбы доживёт!
— А если — после?
Домовушка задумалась.
— В сказках опосля свадьбы детей рожают да добра наживают. Вот, скажи, хозяйство на кого оставляем? Молчишь! А надо бы сначала — всё раздать, подарить, продать. Да! Лишняя копейка завсегда пригодится.
— Ты, как всегда права, Жозефима.
— Сама ощущаю. Я красоту и порядок страсть как уважаю. И бережливость тоже. Французы — завсегда бережливые. А наши — «Гуляй, Вася!» Что начнут, то не закончут. Настроение у них меняется. Так мы — едем или разговоры будем разговаривать? А куды едем-то?
— В Италию.
Домовушка уютно устроилась в кармане дорожной сумки.
— Чтой-то я про такую и не слыхивала.
— Значит сразу и услышишь, и увидишь.
Она поправила свою шляпку и тихо спросила:
— Ты мне честно скажи: «Ты в ём сомневаешься или в себе»? Ежели в ём — остаёмся. А ежели в себе — едем. Он ведь для нас небось, и Дом приготовил.
«Неплохо, — подумала я, — для нас!»
— А где я-то жить буду?
— На кухне вестимо.
— Вот ишо! Я же — Жозефима. Не Акулина, не Матрёна, не Пелагея. Я не кака-нибудь, я — не из простых. Меня художница, Юленька, Златовласка, цельный месяц придумывала. Из счастливых лоскутков наряд шила. Косы — рыжие, заплетала. И песенки пела. По-французски! Вот ты, небось, по-французски, ни бум-бум, а она, может, меня для иностранцев готовила. Или для подружке своей, той, что для тебя мене выбрала. Всё про Наполеона рассказывала и про жену его, Жозефину, которая фиалки больше всех цветов обожала. Я тогда себе и имячко выбрала. Но чтобы свои, суздальские, не обижались, и могли Фимой величать, я чуток имя-то переделала. И зовусь — Жозефимой. Имя — обязывает. Так-то.
