Пестрые истории - [170]

Здесь рассказ полнится новым волнующим эпизодом. В цирке на раба выпустили огромного льва; от одного вида и ужаснейшего рыка такого страшилища человек застыл ни жив, ни мертв, очнулся лишь тогда, когда лев, вместо того чтобы разорвать жертву, улегся перед ним и стал дружелюбно лизать ему ноги. Только что не мурлыкал. Так вот. Это был тот самый лев, который делил с ним логово в пустыне! Его тоже поймали. Он признал своего спасителя, а тот его тоже; последовала душещипательная сцена; народ шумел и требовал пощады; раба помиловали и подарили ему его льва.

Эту историю, которая так и просится на киноэкран, якобы поведал один очевидец — Апион, философ из Александрии. Из его записок ее взял на заметку Авл Геллий и обеспечил ей дальнейшую жизнь в своей книге «Аттические ночи». Позднее, во мраке средневековья, она не затерялась и счастливо добралась до того самого монастыря, где приблизительно в XII веке родился знаменитейший сборник «Gesta Romanorum». Неизвестный автор, несколько изменив текст, внес историю Анд-рокла в свой сборник, сохранив ее до наших дней. До Венгрии она дошла в 1695 году: тогда «Gesta Romanorum» вышла на венгерском языке в переводе Яноша Халлера.

В эпоху Просвещения зта история вместе с другими похожими рассказами о чудесах была подзабыта. Но вот новое чудо: в XX веке она вновь воскресла!

Некий Джон Селби Ватсон, англиканский пастор, написал книгу об умственных способностях животных[201].

По его мнению, случай с Андроклом вполне возможен.

Почему?

Да потому, что ее записал сам очевидец, присутствовавший при этой сцене в цирке.

Хотя об этом самом очевидце нам известно очень мало. Он возглавлял делегацию, принесшую жалобу цезарю на евреев Александрии и вступил в спор с Иосифом Флавием, выступившим в качестве защитника еврейской общины.

Этого его преподобию пастору Ватсону было достаточно, чтобы счесть Апиона вполне заслуживающим доверия авторитетом.

Таков путь бытования этой легенды.

Бестиарий

Христианский мир, пришедший на смену миру языческому, породил свой, очень своеобразный литературный жанр. Он назывался бестиарий (у французов Bestiaire), произведения этого жанра посвящались описанию животных, но отнюдь не с научной целью. С их точки зрения не животное было важно само по себе, а то религиозно-нравственное поучение, которое можно было вывести из характерных черт того или иного зверя и приспособить его к человеку. Они вообще не стремились к распространению научных знаний, просто предлагались в помощь проповедникам как дополнительные пособия. Из них священники черпали примеры для своих проповедей, а в них была настоятельная потребность, чтобы «подстегнуть внимание сонливой части аудитории», — как с наивной искренностью признавался один из авторов этого жанра — Жак де Витри[202].

У всех у них был один общий предок, появившийся во II веке н. э., - «Физиолог»[203].

Имя автора осталось неизвестным, но литературный жанр, получивший имя по названию книги (а оно означает — «знаток природы»), получил широкое распространение. История этого небольшого произведения очень напоминала судьбу одного из описываемых в нем существ — птицы Феникса: много веков это произведение, всеми забытое, пылилось на библиотечных полках, потом, словно восстав из небытия, стало одним из излюбленных чтений средневековья, передававшимся из рук в руки. Греческий оригинал был переведен на арабский, армянский, сирийский, эфиопский, латинский, староанглийский, старофранцузский, старонемецкий, исландский и прочие языки; к этим книгам писали продолжения, делали вставки, им подражали — словом, это произведение стало бы бестселлером, если бы тогда существовало книгопечатание[204].

Феникс

Я упомянул птицу Феникс. А что говорит «Физиолог» об этой чудо-птице?

«Есть в Индии птица. Феникс имя ее. Достигнув пятисотлетнего возраста, летит она в Ливан, там наполняет крылья свои благовониями и летит дальше в египетский Гелиополис. (Именно там находится храм бога Солнца.) Жрецы уже знают, что настало время обновления птицы, и кладут на алтарь кучу сухих ветвей. Прилетает птица, полная ароматов, усаживается на алтарное кострище, испускает огонь и сгорает в нем. Утром другого дня жрецы обнаруживают в пепелище личинку жука. На другой день личинка покрывается перьями, превращается в птицу. На третий день она становится точно такой, какова была прежде, приветствует жрецов и улетает обратно в Индию.

Если этой птице дано сжечь себя и вновь восстать к жизни, то как же могли глумиться неверные над словами Христа: “В моей власти отпустить мою душу и снова воспринять ее”. Потому Феникс есть его символ: он слетает с небес на крылах, полнящихся благовониями, то есть духом небесным, а мы, простирая вслед руки, сами исполняемся этих ароматов».

В этом примере совершенно четко просматриваются цель и метод автора: он приводит пример не обычного, обыденного животного. Они неинтересны, они не подходят для того, чтобы вывести из дремоты сонных верующих. Надо приводить примеры сказочных животных, со сказочными свойствами, заслышав о которых, задремавший было прихожанин проснется и будет внимать. (Кстати, вслед ароматам невозможно простирать руки.)