Пестель - [133]

«Машенька, посети меня прежде, чем я опущусь в могилу, дай взглянуть на тебя еще хоть один раз, дай излить в сердце твое все чувства души моей». Эти строки из его письма красноречиво свидетельствуют: именно надежда на скорый приезд жены в Сибирь позволила Волконскому выжить в первые страшные месяцы каторги.

Имя Марии Волконской знакомо сегодня каждому школьнику. Дочь прославленного героя Отечественной войны Николая Раевского, правнучка Михаила Ломоносова, она стала женой Волконского за год до его ареста. Ей было тогда всего 19 лет. До свадьбы она практически не знала будущего мужа и согласилась на брак только по настоянию отца. После свадьбы Волконские почти не жили вместе: дела службы и тайного общества заставляли князя надолго оставлять жену.

За пять дней до ареста Волконского его жена родила сына Николая. Роды были трудными, и родные, опасаясь за ее здоровье, долго скрывали от нее правду о том положении, в котором вдруг очутился ее муж. Однако, узнав правду, Мария Волконская решила разделить с мужем каторгу и ссылку. И, несмотря на протесты отца и матери, в ноябре 1826 года была уже в Благодатском руднике.

Когда она приехала, ему стало лучше — но лишь на некоторое время. Вскоре после приезда Мария Волконская сообщала родным мужа, что «он нервен и бессилен до крайности», «его нервы последнее время совершенно расстроены, и улучшение, которому я так радовалась, было лишь кратковременным», он изъявляет «полную покорность» и «сосредоточенность в себе», «чувство религиозного раскаяния».

К сентябрю 1827 года болезнь Волконского усилилась, на нее обратило внимание тюремное начальство. Он был найден «более всех похудевшим и довольно слабым». При переводе на новое место каторги, в Читинский острог, ему было позволено взять с собой в дорогу две бутылки вина и бутылку водки. Спиртное в пути должно было заменить лекарство, поскольку при переезде «не встретится на случай надобности в лекарствах никакой помощи медицинской».

В сентябре 1827 года Волконский вместе со своими товарищами прибыл на новое место каторги, в Читинский острог. Режим содержания заключенных на новом месте был гораздо более гуманным. Тюремное начальство оказалось «либеральнее»: узникам были дозволены даже ежедневные встречи с женами. Здоровье заключенного быстро восстановилось, а вместе с ним восстановились и прежние привычки и черты характера. «На здоровье его я не могу жаловаться, что же касается его настроения, то трудно, можно сказать — почти невозможно встретить в ком-либо такую ясность духа, как у него», — писала Мария Волконская его родне. Во дворе острога был небольшой огород — и Волконский впервые увлекся «огородничеством».

В Петровском Заводе, новой тюрьме, куда декабристов перевели из Читы в сентябре 1830 года, каторги как таковой вообще не было: преступников не заставляли ходить на работы, те из них, у кого были семьи, могли жить в остроге вместе с женами. У Волконских в Петровском Заводе родилось двое детей — сын Михаил и дочь Елена.

В Петровском Заводе Волконский по-прежнему занимался «сельским хозяйством». И еще до того, как истек его каторжный срок, по Сибири стала распространяться слава о необыкновенных овощах и фруктах, которые он выращивал в своих парниках.

В 1835 году умерла мать Волконского, придворная дама. После смерти в ее бумагах нашли письмо с предсмертной просьбой к императору — простить сына. Последовал царский указ об освобождении Волконского от каторжных работ; еще два года он жил в Петровском Заводе на положении ссыльнопоселенца.

Весной 1837 года семья переехала в село Урик Иркутской губернии. Мария Волконская добилась для себя разрешения жить в Иркутске, чтобы иметь возможность обучать сына Михаила в Иркутской гимназии. В 1845 году получил позволение жить в Иркутске и сам Волконский, однако этим правом он практически не пользовался. Он по-прежнему жил в Урике, лишь изредка навещая семью в Иркутске. У него теперь была совсем иная жизнь — жизнь «хлебопашца» и купца.

Очевидно, что по мере того, как нормализовался быт государственных преступников на каторге и поселении, отношения в семье Волконских ухудшались.

Современники и историки едины в том, что, разделив изгнание мужа, Мария Волконская совершила «подвиг любви бескорыстной». Бросив родителей, бросив ребенка, который через два года умер, «она решилась исполнить тот долг свой, ту обязанность, которая требовала более жертвы, более самоотвержения», — писал Андрей Розен. А оставшийся неизвестным современник — свидетель отъезда Марии Волконской в Сибирь — заметил, что и сама будущая изгнанница видела в себе «божество, ангела-хранителя и утешителя» для своего мужа. И обрекла себя на жертву во имя мужа, «как Христос для людей».

Но, как метко подмечал впоследствии ее внук, «куда, собственно, ехала княгиня, на что себя обрекала, этого не знал никто, меньше всех она сама. И тем не менее ехала с каким-то восторгом. И только в Нерчинске, за восемь тысяч верст от родного дома, она увидела, куда она приехала и на ч т о (разрядка в тексте. — О. К.) себя обрекла. И окружавшая пустыня понемногу овладела ее душой».