Пестель - [131]

Самообладание изменило Елизавете Ивановне: она заболела острым нервным расстройством, затем последовал паралич. Верная подруга Анастасия Колечицкая, искренне хотевшая поддержать мать казненного преступника, неожиданно для себя оказалась перед закрытыми дверями дома Пестелей. «Глубокое горе, в которое нас повергли страшные вести, полученные с последней почтой, делают ее (Елизавету Ивановну. — О. К.) неспособной наслаждаться вашим обществом», — сообщала Софья Пестель соседке. Девушка в один день стала взрослой: парализованная мать и убитый горем отец не могли вести хозяйство, и все хозяйственные заботы упали на ее плечи.

Взаимоотношения Софьи с братом вдруг обернулись жестокой, реалистической стороной. Нательный крестик сестры сопровождал Павла Пестеля на эшафот. Восхищавшаяся в детстве братом-героем, Софья посвятила всю свою взрослую жизнь служению памяти брата-преступника. Так и не выйдя замуж, она много лет собирала его письма, приводила в порядок фамильный архив. На ее руках в 1836 году умерла Елизавета Ивановна, а еще через семь лет скончался Иван Борисович. Родители выполнили просьбу покойного сына: после их смерти Софья осталась единственной хозяйкой родового имения.

Софья Пестель прожила долгую жизнь: в 1875 году часть семейных документов она передала для публикации в журнал «Русский архив». И среди этих документов был один, который конечно же она хранила как самую драгоценную реликвию. Это было последнее письмо брата из крепости от 1 мая 1826 года, в котором содержалась приписка, обращенная лично к ней: «Я чрезвычайно растроган нежным твоим участием и твоею дружбою ко мне. Будь уверена, мой добрый друг, что никогда сестра не могла быть нежнее любима, как ты любима мной. Продолжай, дорогая Софи, быть радостью и утешением наших бедных и несчастных родителей, и Бог, конечно, благословит тебя в этой жизни и в будущей. Я тоже и за тебя воссылаю к Нему горячие молитвы и никогда не перестану тебя любить от всего сердца. Прощай, моя дорогая, моя добрая Софй. Твой нежный брат и искренний друг Павел».

* * *

После открытия заговора декабристов штаб 2-й армии лихорадило еще несколько лет. Одной из самых важных проблем, которые пришлось решать Витгенштейну и Киселеву, было покрытие долгов бывшего командира Вятского полка — как казенных, так и частных.

Денег, найденных при обыске в рабочем столе Пестеля — 957 рублей — на это явно не хватало, не хватило и истребованных «от разных мест и лиц» причитавшихся бывшему командиру вятцев сумм. Часть денег попытались «взыскать» с отставного «сибирского сатрапа» — Ивана Пестеля, по привычке считая его казнокрадом и взяточником. Уже через месяц после казни, в середине августа 1826 года, от него стали требовать 10 тысяч рублей.

«Я нахожусь в таком долгами обремененном положении, что получаемая мною аренда и пенсион, по моему распоряжению, поступают в уплату значительных моих долгов. За сим не имея способов содержать себя с семейством более в столице, я с женою и 18-летнюю дочерью заключил себя на жительство в деревню», — писал Пестель-старший Витгенштейну. И добавлял, что долги своего «несчастного сына» заплатить не в состоянии, а об оставшемся после него имуществе не имеет «совершенно никакого сведения».

Следствием этой переписки было решение армейского начальства распродать оставшиеся в Тульчине и Линцах личные вещи государственного преступника «с публичного торгу». Было проведено три аукциона, первый из них состоялся в ноябре 1826 года, второй и третий — соответственно в январе и марте 1827 года. Пошла с молотка библиотека Пестеля — и за нее было получено 545 рублей 16 копеек, за его столовое серебро получили 605 рублей с мелочью, сумма же, вырученная за «движимое имение» полковника — экипаж и лошадей, в материалах дела не зафиксирована. Все эти деньги пошли на покрытие долга полковника своему полку.

Большая же часть его частных и казенных долгов после многолетней переписки по этому поводу была просто списана.

* * *

Судьбы офицеров и генералов, которые общались с Пестелем по службе и попали в сферу его конспиративной деятельности, также сложились по-разному. В 1827 году по требованию российского правительства из австрийской тюрьмы был освобожден Александр Ипсиланти; через несколько месяцев после освобождения греческий мятежник умер в Вене. Избежал наказания за участие в заговоре декабристов генерал-майор Михаил Орлов. Благодаря заступничеству брата, Алексея Орлова, он был только лишь отставлен от службы и сослан на жительство в деревню.

Продолжили службу Витгенштейн и Киселев, Рудзевич и офицеры Вятского полка. В 1828 году началась война России с Турцией — и все они приняли участие в боевых действиях. Витгенштейн и Рудзевич воевали уже в новых чинах: вскоре после казни Пестеля первый из них получил чин генерал-фельдмаршала, а второй — генерала от инфантерии. Однако служба продолжалась для них недолго: не справившийся с руководством крупной военной кампанией Витгенштейн вышел в 1829 году в отставку, в том же году умер Рудзевич.

«Либерал» Киселев, который был замешан в заговор гораздо в большей степени, чем все остальные армейские начальники, сделал блестящую карьеру. В ходе долгожданной войны с турками Киселев в полной мере смог проявить все свои военные и административные таланты. В 1828 году он — генерал-лейтенант, после занятия Молдавии и Валахии получил должность председателя Диванов — органов самоуправления княжеств. Впоследствии Киселев командовал корпусом, стал генералом от инфантерии, министром государственных имуществ, провел реформу управления государственными крестьянами, служил послом России во Франции.