Песня слов - [30]

Шрифт
Интервал

Находят иногда розу,
Так и моей душе изгаженной наркозом
Пробирается иногда девочка в муаре.
И тогда душа освещается разноцветными огнями
И все превращается в красивую идиллию,
Где ветер целует бледную лилию,
И долины полны прозрачными ручьями.
Но затем уходит девочка в муаре
И душа превращается в петрогр<адского> апаша,
Который влюбляется в какую-нибудь Пашу
Проводя летнюю ночь на тротуаре.

«Моя душа это – пыльная библиотека…»>*

Моя душа это – пыльная библиотека,
Где стоят разрозненные томики и тома,
Где мак царит наподобье человека
И строит воздушные домики и дома.
Моя душа, как больной туберкулезом,
Все мечтает о солнце с ярким лучом;
Тянет ее к виноградным лозам
Хочется ей не думать ни о чем.
И она, бедная перебирает томики,
Горько плачет над потерянным концом
И в чахоточной дали строит детск<ие> домики
И венчает голову игрушечным венцом.

Кошмар № 1>*

Ах, зачем звезды неярки?!
Ах, зачем лихорадочно зелен закат?
Неужели доткали античные Парки
Бесконечную нить и мир смертью объят.
Неужели, не будет красивеньких птичек?
Неужели, потухли давно васильки?
Вместо красок зари зажигаю я спичку
И унылые мысли ловлю я в силки.
Неужели не сплю? Неужели не снится
Что никто никогда не увидит луны,
Что потухли давно золотые зарницы
Под дыханьем холодным последней волны?
Да, все так… Лихорадкой объятый,
Мир, как старый больной, догнивает в тиши,
Умирает, лежа на подушке измятой,
Где лениво ползут утомленные вши.

«Жизнь – неужели это розовый бантик…»>*

Жизнь – неужели это розовый бантик
Надушенной кокотки?!
Я, как старый помешанный антик,
Ужасаюсь, что мгновения коротки.
Ужасаюсь мне грустно, мне больно,
А цветы голубы и красивы,
И, смеясь, точно в сказке, фривольно
Опускаю глаза я стыдливо.
Да, о жизнь! Напевай и баюкай
И кажись голубой пеленою –
Кокэль будет лазурной порукой,
Что зажгу я огни над собою.

Кокаинист>*

Там, где раньше росли дубы,
Где ходили парочки влюбленных,
По нелепой прихоти судьбы,
Стоит юнец бледный, утонченный.
Он смотрит на тусклый фонарь,
На пепельно серые стены
И вспоминает, что встарь
Здесь гондолы подымали пену.
Он знает, что там, где теперь торцы
И где ездят измызганные пролетки
Были великолепные дворцы,
А не казенки и белоголовые сотки.
Он думает о том, что Петроград
Был знаменитым парадизом,
Где били фонтаны и похоже на гранат
Было солнце в небесных ризах.
Он вспоминает все – у него кокаин
Этот яд и волшебный спаситель,
Который, как на востоке муэдзин,
Провозглашает вход в небесную обитель.

Комната 6>*

Я играю на странной арене,
Созданной собственным воображением,
Где я становлюсь всегда на колени
И занимаюсь божественным пением.
На мне буро-малиновый шутовской кафтан,
И, когда меня душит тоска по красивой сказке,
Я смеюсь над звездами и бросаюсь в туман
И ругаюсь над нежною лаской.
Но иначе я не могу поступать,
Я должен не быть собой,
И слезу умиления ненавидеть и гнать,
И рассудок тешить игрой.

Мечтатель>*

Мне не надо ни вкусной пищи,
Ни красивой девочки в шелестящем платье –
– Я, как великий бродяга и нищий,
Утоляю грёзой жажду объятий
И довольно мне, когда на небе звезды,
Или в воде кусочек лазури –
Я получаю мимолетный роздых
И забываю про все злобы и бури.
И спокойно я сижу у своего камина
И слежу за синими огоньками,
Пока ткется серебристая паутина
В красивой узорчатой раме
И в ней весело бьется
Лазурная фея – тонкокрылая грёза,
И играет листьями, и радостно смеется
Голубая, странная, ядовитая роза.

К Богочеловеку>*

Ты воззвал и я пришел в обыкновенной одежде
Ты взывал и я приходил не раз
В моем сердце не пели надежды
В глазах не горел экстаз.
В жизни я проходил своей дорогой
Я тебя не знал и знать не хотел
Я любил лишь месяц двурогий
Снам не ставил предел.
Я мечтал о богах Эллады,
Был скучен и сер твой лик.
Ты прости, – мне милости не надо.
Бей, терзай я слишком велик.
Ты знаешь – я не люблю твои фимиамы,
Ты пойми – у меня другой путь:
У меня есть собственные храмы
Мне некогда в твоих вздремнуть
Ты воззвал, и я пришел в обыкн<овенной> одежде,
Ты взовешь, и я приду не раз,
Но в сердце не запоют надежды,
В глазах не зажжется экстаз…

Ужас>*

В старом цирке танцевала девочка,
В старом цирке танцевала она.
Где-то сияла серебряной тарелочкой,
Где-то сияла молодая луна.
В фиолетовых ложах сидели зрители,
В фиолетовых ложах зевали они.
Скрипка рыдала: «Белья не хотите ли!»
Маленькую девочку, Боже, храни!
Желтые лампы казались приманкою,
Желтый свет падал на ее лицо.
Маленькая девочка! сделавшись куртизанкою
Будешь ты часто выходить на крыльцо.

Поэзия>*

Она приводила свои волосы в порядок,
Она стояла у окна.
Поцелуй ее губ так сладок!
Она вся так нежна!
Утром спала желтая старуха,
В неопрятной рубашке,
С прилипнувшими перьями пуха;
На белых губах – капельки краски.
Я бросился к дверям:
Милый и она, растопырив руки,
Стала откидывать кучу белья –
Я претерпевал адские муки.
Смотрел как она поправляет парик,
Красит щеки и брови…
И, улучивши миг,
Я бросился от постаревшей любови.

Луна («Сегодня обвенчалась луна с облаками…»)>*

Сегодня обвенчалась луна с облаками,
Она похожа на маленькую старушку,
Ее муж на баки камердинера.
Очень странная была свадьба:
Ухмылялись весело трубы и крыши
И язвительно хихикали подъезды.
Все смеялось лишь две кариатиды
Лениво поддерживали карнизы

Еще от автора Константин Константинович Вагинов
Монастырь Господа нашего Аполлона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Козлиная песнь

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Труды и дни Свистонова

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Звукоподобия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звезда Вифлеема

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бамбочада

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.