Песня слов - [29]

Шрифт
Интервал

И говорила: «Как мне тяжело, невмоготу».
А в окне от смеха дрожали торцы.
«Да все на свете только дым,
А давно ли моя кожа была, как атлас,
Глаза сверкали блеском неземным,
И в окне от страсти дрожала грязь?»
И старуха голая стала искать
Временем не тронутый уголок
Хлопать по ляжкам и груди мять,
Пальцами искать чувственности ток.
Но по-прежнему в окне смеялись торцы,
Где-то скрипел петлями сарай;
Старуха, перестав мять сосцы,
Слышала как кто-то шептал: «Умирай!»

Современный поэт>*

Кошмар
На мне не лавровый венок
Не лира в моей руке –
Лишь черный пюпитр у ног,
На черном зловонном песке.
Поэт я? Да, да я поэт!
Смотрите, стою в сюртуке…
Не Феба лучи, электрический свет
Внимает поэта тоске.
Да, да я поэт! В глазу у меня
Сидит блестящий монокль,
А слушатель сонно сопит у огня,
Ему видится Тэн или Бокль
Смешно мне: «Поэт это царь!»,
«Поэт – это сказочный бог» –
– Пюпитр теперь алтарь,
Луна – электрический ток…

Опиофаг («Я – обладатель старых фимиамов…»)>*

Я – обладатель старых фимиамов,
Кадильниц много у меня,
Но нет богов, кругом лишь ямы
И нет призывного нигде огня.
Один сижу в забытой желтой башне,
Где режиссирует печаль обыкновенных дней
И делает она из девочки вчерашней,
Какой-то талисман и снова ночь мрачней.
А рядом – белого металла трубка,
Лежит кокетливо причудливо язвя –
«Возьми Его, еще одна минутка, –
Лицом он не ударит в грязь!»
И я беру и снова опьяняюсь –
Какое дело мне, что где-то жизнь идет
Во мне весь мир и в миге я меняюсь,
И для меня минута – целый год.

Безумие>*

Я построил себе из слоновой кости башню,
Ведь надо сохранить все то, что я имею,
Ведь среди запасов грязных и вчерашних
Есть великолепная белая лилея.
Моя башня стройная, как старый замок,
Крепкая, как корабельная рея,
Смотрит как картина из рамок
И вся полна мыслей, как картин – галерея.
Но среди этих мыслей есть одна моя любимая
Это – мысль о моем безумии
И она жалит и ласкает меня неудержимо
И дает мне все муки раздумия.

Опьянение>*

Мне камни шепнули: «Ты умер».
Я камням ответил: «Я жив».
Ехидно смеялся красный нумер,
Я крикнул: «Что ты смеешься мне душу убив!»
Угрюмо падала вода на панели
Как на беловатую жестяную лохань,
За каменным забором беседовали ели
И березы отдавали осени желтую дань.
Я шел и думал: «Опять осень
И опять я смертельно пьян…»
И видел усмешку сосен,
Сквозь серебристый туман.
Где-то за стеной играли серенаду,
«Направо!» – кричал городовой,
Я прошептал: «Мне ничего не надо…»
И пошел, покачиваясь, домой.

Меланхолия>*

Боже! Какое нудное и серое существование
Жить всегда по определенной мерке
Не чувствовать в себе какой-нибудь мании,
Не видеть Дульцинеи в Верке.
Неужели, все для меня прошло,
И я стал обыкновенным, сереньким человечком,
Который утром гребет обыкнов<енным> веслом,
А вечером греется у печки?
Неужели, я в солнце не увижу топаз
В луне – бледное личико царевны,
И когда пробьет двенадцатый час,
Не буду мечтать и вздрагивать нервно?..

Новелла>*

Он построил великолепную башню
Из красивых, голубых планет.
Долго смотрел на зеленую пашню,
Говорил: «Я – поэт!»
По вечерам, в часы томных грез
В башне раздавалась музыка
И какой-то голос полный слез
Жалел добровольного узника.
И однажды узник вспомнил, что он человек,
И ему захотелось обыкновенного счасть<я>,
Без закатыванья судорожных век,
Без речей о неге и страсти.
И он отправился в какой-то кабак
И, грустно сидя за грязным столиком,
Курил скверный дешевый табак
И душой рыдал до коликов.
А затем поднялся и, уныло осматриваясь,
Прошептал: «Я вечно одинок, как весталка».
И меланхолически покачиваясь
Он отправился, опираясь на палку.

Сказка>*

Как-то Разум зашел в умирающий город,
Где забыло все про запах сирени,
Где лишь бродят странные тени…
Как-то разум зашел в умирающий город.
Он смотрел на дома в стиле барокко
И трогал каждую кариатиду
«Может быть жива хоть мертва с виду?»
И его мечты раскинулись широко.
Он смотрел на тонкие пилястры
И шептал: «Красиво! Но где же люди?»
И ждал, не раздастся ли стон в виде прелюдии,
Но нигде даже не видно было астры.
Разум сюсюкнул: «Может быть, в сквере
Я найду что-нибудь живое?»
Но был холоден мрамор Хлои
И воздух становился все серее.
И пошел разум из холодного кладбища
И начал искать другое небо;
Но все было тускло и нелепо, –
Даже зеленое, нарядное пастбище.
И сказала тоска ему: «Бедный!
Напрасно ты ищешь свою Аркадию.
Ступай! может быть на эстраде
Твой путь радостный и победный».
Усмехнулся разум и пошел на подмостки
Делал разные пируэты
И ждал исцеленья и привета,
Но лишь скрипели подмостки.
И снова побрел Разум в умирающий город,
Где забыл и он про запах сирени,
И стал таким же, как прочие тени
И оставил его у себя умирающий город.

Петроградская ночь>*

Луна встает из-за крыш,
Как солнце на горизонте;
Трубы, как камыш,
Лучи, как дама в ротонде.
Фонтанка – свинцовый канал;
Дома – мрачные кельи;
Здесь царит тяжелый металл,
А не соловьиные трели.
Здесь не ласточка вьет гнездо,
А уныло скрипят засовы;
Не птиметры играют в лото,
А кошмар готовит оковы.
Мертвый город! Лишь иногда,
Кто-то ударяет по крышам
И бьет свинцовая вода
В пустые черные ниши.
И вновь столица, как прежде, мертва
И даже не слышно гудка паровоза,
И не захрюкает в виде озорства
Свинья, роясь в кучах навоза.

Вдохновение>*

Как на старом, заплеванном тротуаре

Еще от автора Константин Константинович Вагинов
Козлиная песнь

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Монастырь Господа нашего Аполлона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Труды и дни Свистонова

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Звукоподобия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звезда Вифлеема

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гарпагониана

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.