Песня слов - [27]

Шрифт
Интервал

Невыносим знакомый голос твой,
Ты вечная, как изваянье,
А слушатель томительно другой.
Он, как слепой, обходит сад зеленый
И трогает ужасно лепестки,
И в соловьиный мир, поющий и влюбленный,
Хотел бы он, как блудный сын, войти.

Декабрь 1933, Ялта

Ленинград>*

Промозглый Питер легким и простым
Ему в ту пору показался.
Под солнцем сладостным, под небом голубым
Он весь в прозрачности купался
И липкость воздуха и черные утра,
И фонари, стоящие, как слезы,
И липкотеплые ветра
Ему казались лепестками розы.
И он стоял, и в северный цветок,
Как соловей, все более влюблялся,
И воздух за глотком глоток
Он пил и улыбался.
И думал: молодость пройдет,
Душа предстанет безобразной
И почернеет, как цветок,
Мир обведет потухшим глазом.
Холодный и язвительный стакан,
Быть может, выпить нам придется,
Но все же роза с стебелька
Нет-нет и улыбнется.
Увы, никак не истребить
Видений юности беспечной.
И продолжает он любить
Цветок прекрасный бесконечно.

Январь 1934

«В аду прекрасное селенье…»>*

В аду прекрасное селенье
И души не мертвы.
Но бестолковому движенью
Они обречены
Они хотят обнять друг друга,
Поговорить.
Но вместо ласк – посмотрят тупо
И ну грубить.

Декабрь 1933

Приложение 1. Парчовая тетрадь

Весенняя элегия>*

Моя душа – это старая, заглохшая столица,
Моя душа – это склеп изо льда,
Где бродят бледные, изнуренные лица,
Где не бывает весны никогда.
В мою душу, как в мертвый город
Лишь иногда приходят паломники
И в тоске небывалой рвут вороты,
Увидя старую истощенную каменоломню.
В моей душе никто не создаст красив<ого> замка,
Где бродят пажи и принцессы,
Где смеются зеркала в причудливых рамках
Смотря на послов из Бенареса.
Все мертво, все пусто… И лишь иногда…
Иронически смеются старые вороны
И шепчут: «Весна не придет никогда
В эту старую заброшенную сторонуо».

Счастье>*

Счастье – это странная девочка в розовом платье,
Что играет в сэрсо средь снегов
И не знает, ни вьюги, ни злобы ненастья
Ни свирепого воя ветров.
Для нее не снега, а алмазные копи,
Для нее бирюзов и кристален ручей,
И закинув колечко в безбреж<ные> топи
Она нежно смеется и скачет бойчей.
И в тумане холодном и серой трясине
Вновь смеется любовь и рыдает рояль
И, как в старой истертой картине,
Где-то спит и тоска и печаль.

«У меня на глазах слезы…»>*

У меня на глазах слезы.
У меня в сердце – лед.
Но пою я о том, что розы
Дают нежный душистый мед.
Я пою. Как будто в комнате тепло и приветно,
Как будто в комнате звучит орган!
Как будто бархат шепчет ответно!
Как будто в окна не бьет туман!
Но все это приторно, и очень неестественно,
Но в моей комнате скучно и так темно…
И мне хотелось бы молитвой приветственной
Вызвать все, что бывает весной.
На улицах столицы белесоватый туман.
Как грустно!.. О, согрейте. Дайте роз!..
Лишь изредка проходит цыганка, как странный обман
Из страны милых мечтаний и грёз.
Быстро проходит цыганка в пурпурно<м> платке
С резвыми глазками и губками, как рубин
И я мечтая о ней в голубой тоске,
Стою у белесоватых липких витрин.
Я рыдаю, у меня глаза полны слез
Я люблю эту цыганку дочь южн<ых> стран
И сжимая пучок засохших роз
Я погружаюсь в странный обман.
Мне все кажется каким-то сном,
Невский – миражем,
И я не вижу ни огоньки за окном,
Ни блестящего и лакированного экипажа.
Долго я стою у липких витрин
И мечтаю о своей весенней Аркадии,
Пока тоска не захватит, как исполин
Хватает карлика на эстраде.
И я отправляюсь домой и беззвучно рыдая
Вижу цыганку на изразцах печи
И мечтая о нежном и томн<ом> мае
Смотрю чрез окно на стенные кирпичи.

Нищенке>*

Я тебя люблю грязненькая девочка,
Моя бедная маленькая крошка.
Мне больно, когда ты просишь хлебушка:
«Пожалейте сударь меня немножко».
Маленький, крохотный ребеночек,
Что я могу сделать для твоих глазок.
Нет у меня, ни хлеба, ни детск<их> пеленочек,
И давно я позабыл о ласках.
Посмотри на меня, тоненькая девочка
Видишь я такой же, как и ты печальный.
Ты тщетно ищешь хлебушка,
Я ищу облаков, грустн<ых> и рыдальных.

Утешение>*

Что ты плачешь маленький мальчик?
Умерла твоя добрая Мама…
Ну засмейся, сделай из губок овальчик,
Будет там она знатной дамой.
Твоя мама любила сидеть у озера на мостике.
Знаешь, там где лебеди и рыбка.
Будет и теперь она думать о Костике
И посылать ему ласковые улыбки.
И, когда ты заснешь в своей маленькой колыбельке
Нежно спустится в лунных лучах твоя мама
И увидишь ты ее на бледной аллейке,
Знатной, красивой, нарядною дамой.

Из дневника девушки>*

Мне сегодня сообщили, что теперь осень,
Но в моем сердечке аромат весны
И среди красивых стройных сосен
Тихо бродим мы одни.
И никто нам не мешает, только сосны
Одобрительно кивают головой
И в его глазах всегда лишь весны
Говорят так ласково со мной.
И когда он делается томным
Мы сидим подолгу на песке
И целует поцелуй нескромный
До биенья странного в виске.
Может быть теперь и осень,
Но в моем сердечке аромат весны,
И среди красивых стройных сосен
Тихо бродим мы одни.

Старая дева>*

Часы вечно тикают… Ну не смешно ли
И я вспоминаю свою молодость, свою весну,
Когда я играла в жизни первые роли
Под смешное, нежно-голубое сиянье луны.
Помню сад. Голубые странные звезды,
Аромат сирени в заглохшем саду
На белой тарелке душистые грозди,
Черемухи куст в подвенечном цвету.
Все было так ясно. Но времени сумрак холодный

Еще от автора Константин Константинович Вагинов
Монастырь Господа нашего Аполлона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Козлиная песнь

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Труды и дни Свистонова

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Звукоподобия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звезда Вифлеема

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бамбочада

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.