Песня слов - [32]

Меня любят, как хрупкую игрушку

Нежную и тонкую, как кружево век

Безвредную, как маленькая мушка.

Меня любят, как красивый диссон

В сером и обыденном счастье,

Как красивый колокольный звон

О слезах страданьях и ненастье.

Иногда меня душит настоящая любовь,

Но я ее скрываю – ведь я игрушка…

Ведь странно было б видеть кровь,

В маленькой смешной мушке.

Воплощенье >*

Сегодня ночью, без четверти четыре

Ко мне пришла девушка из роз и жасмина

С голосом печальным, как звуки лиры,

С кожей пряной, как запах апельсина.

Усмехнувшись, она прошептала:

«Я нужна Вам? Вы меня звали?»

Ее зубки, как блики опала!

Ее губы, – кусочек эмали!

Я шепнул: «Это Вы моя грёза!»

Я сказал: «Вы нашли оболочку!

Воплотились в виденьях наркоза

Вы – наркоза царица и дочка.

Сядьте тихо ко мне на колени,

Опустите стыдливо глазенки,

Посмотрите, узорные тени

Из огней Вам сплетают пеленки.

В сладком сне, в лучезарном наркозе

Вы живете как в жизни бесспорно,

О надзвездном забудьте морозе

О дороге забуду я торной

Мы забудемся в сне лучезарном,

Что реальность для чутких душою?

Только призрак, больной и кошмарный

Порожденный смешной чернотоюо».

О, наркоз! Всекрасивый и юный,

Ты даешь воплощенье всем грёзам,

Ты удар по серебряным струнам,

Ты цветок среди бурь и мороза.

Неизбежность >*

В лучшей стране, под сапфировым небом

Как-то родился прелестный ребенок.

С детства не знал он ни узких пеленок,

Ни нарядной коляски и кэба.

Он только бегал под сенью густою

Крепких деревьев с улыбкою строгой;

Он любовался луною двурогой

И незабудкою скромно простою.

Как-то ребенок, у моря играя,

В море вглядевшись увидел кого-то,

В маленьком сердце родилась забота:

«Кто этот пленник, что море скрывает?»

И в бесконечной тоске и печали

Стал вопрошать он деревья и травы,

Но все молчало… И даже муравы

В тихих долинах угрюмо лежали.

«Что это значит? подумал ребенок,

Стал одинок я. Не шепчут со мною

Крепкие дубы с главою златою;

Только, лишь ветер по-прежнему звонок.

Может быть, мальчик, что море скрывает

Мне все расскажет и все растолкует?..»

Бедный ребенок! Судьба не минует –

Сам ты собою свой путь замыкаешь…

Китаец >*

Странный китаец, оборванный, зеленый,

В сером кителе стоишь ты у ворот

Несколько копеек, с тоской затаенной,

Просит твой бледный болезненный рот.

Но безразлично проходят мимо

Дряхлая старуха и молодой человек.

Только котенок сочувствием томимый

Трется, шепча про множество нег.

Ночь наступает огромной ступнею,

Скорбно светят зеленые огни.

Кот и китаец, тоскуя по зною,

Тихо сидят на панели одни.

Богомолки >*

Ангелы – это незрелые ребята.

Может быть оттого старухи так любят молиться?

Коже морщинистой с запахом проклятым

Так приятно с ними соеди<ни> ться.

Взорами тусклыми гладить молодые груди!

Дряблыми губами смаковать их брови!

– Для старухи в сладострастном зуде

Единственное средство осуществления любови.

Потому так часто можно видеть на коленях

Дряхлую старуху в темной часовне,

Которая лепечет в странном забвеньи,

А домой возвращается размягченной и безмолвной.

Женщина >*

У женщины есть нежные пушистые крылья –

Это – ее розовые, как бутоны, бедра,

Где прячутся неземные ароматы, как эскадрилья

Готовая вылететь во всякое время бодро.

Когда женщина идет покачиваясь в изящных ботинках

Разве это не крепость, которая сама себя предлагает

А ее корсет разве не корзинка,

Где груди, как фрукты взоры ласкают?

Девочки, девушки, женщины вы не великолепный инструмент

Вы не сосуд Диавола или Бога,

А просто ресторанный счет или документ,

Где каждый из нас расписывается понемногу.

Нерон >*

Нерон! Нерон, я один тебя понимаю –

Разве здоровый тебя поймет?!

У тебя душа нежная как травка в мае,

Все же думают, что ты идиот.

Им нет дела до твоих мучений,

Думают: – «Это, так, дурачится человек»,

И не видят в тебе поэта или гения,

Не воздвигнут тебе одну из Мекк.

Ты же считал себя великим богом

Ты был выше других людей,

Ты блуждал по всем дорогам

И становился печальней и злей.

Ты ведь знал, что после ароматов,

Так приятно кого-нибудь убить!

И сменив пурпур на хитон измятый

По улицам с дубинкой бродить.

А женщины они так надоели

И ты сменил их на мужчин

И, когда звезды загорелись,

Ты думал: «Добродетель – признак низин».

И ты падал все ниже и ниже,

А думал: «Я взлечу высоко!»

И упал как клоун рыжий,

Как какой-нибудь жалкий Коко…

Борьба >*

Среди беловатого, липкого тумана,

Между каменными ящиками и мутной рекой

Сфинксы казались зловещим обманом,

Порожденным больной и странной тоской.

На них не смеются блики восхода

И не рыдает пурпурный закат –

К ним тянется дровяная колода

И предъявляет последний мат.

Она хочет закрыть их тело,

Замуровать их огромной деревян<ной> стеной,

Чтоб взгляд от сочувствия млелый

Не мог дать им ласки никакой.

И вот замурованные рекой и дровами

Сфинксы погружены в звонкую тишину

И, тронувшись их скорбью и немыми слезами,

Изида выдвигает из-за облаков луну.

Венеция >*

Влажная луна появилась над Венецией.

Бледно-лимонная луна закачалась в ее водах.

Напрасно она употребляла всевозможные специи, –

Ей не вернуть утраченные и милые года,

Ведь она встает над огромным трупом,

Ведь она светит червякам в мертвеце.

Ведь она видит, как ходят с лупой

Бледные люди с печалью на лице.

Ведь она знает, что все погибло,

Что нет пурпура и драгоценных камней…