Песня моряка - [21]

Таким образом Алиса поселилась в Квинаке назло окружающим. Она собиралась вести свое собственное дело без всяких предков, преемников и скидок. Она не собиралась покупать себе новомодного барахла, чтобы изображать респектабельность, но и не давала плевать себе в лицо. А пить она была намерена на глазах у всех и Господа Бога.

Именно тогда она получила прозвище Свирепой Алеутки. Ее старым друзьям, таким, как отец Прибылов, порой казалось, что в ней уживаются два разных человека. Иногда в ней просыпалась прежняя тихоголосая увлеченная студентка, одно прикосновение которой к цветам или свечке могло преобразить всю церковь. Но стоило сладкоголосой Алисе Левертовой напиться, что происходило очень быстро и довольно часто, и она превращалась в разъяренную ведьму с острым, как гарпун, языком. Язык от алкоголя у нее не только не заплетался, но делался еще острее. Он колол и язвил, и от него невозможно было увернуться, если вы оказывались ее мишенью, до тех пор пока беспамятство не обрубало трос этого гарпуна. Проспавшись, она бывала тиха и мила.

Однако эта свирепая алисина сущность пробуждалась все чаще и чаще. С каждым годом разъяренной ведьме требовалось все меньше и меньше алкоголя, и ее мог пробудить малейший намек на оскорбление. Корни алисиной ярости разрастались по всем направлениям в поисках новой почвы. То она злилась на правительство, то на тех, кем оно управляло. Она ненавидела белых за то, что эти лупоглазые рыбобрюхие сволочи попирали ее народ, и соплеменников за то, что они так легко продавались. Она обрушивалась на весь род людской за то, что он испоганил все, что мог, и одновременно уничтожала презрением всякого наивного идеалиста, полагавшего, что когда-нибудь жизнь наладится. Несколько стаканчиков, и Алиса готова была наброситься на любого.

После первого стакана обычно объектом ее гнева становился бармен, официантка или любой другой сукин сын, продававший успокоительную мочу, называемую ныне бурбоном. После второго она обрушивалась сразу на всех умственно отсталых, которые были настолько тупы, что соглашались это пить. После третьего Алиса расширяла диапазон своей ярости, и он захватывал весь этот сраный город со всеми его обитателями, грязное море, тухлое небо, чертов ветер и даже длинные темные ночи. На следующий день она ходила со скромно опущенной головой, снова говорила тихим голосом и, идя на компромисс, общалась с окружающими.

Но даже когда Алиса пила цивилизованно, бар, в котором она появлялась, превращался в дремлющее поле битвы, в нависающую лавину, так как в нем мгновенно могла оказаться другая Алиса — Свирепая Алеутка. А такой бар пустел в считанные минуты. Посетители разбегались и не возвращались до тех пор, пока администрация не закрывала его или не вышвыривала Алису вон.

Закрыться было проще. Всегда можно было выждать пятнадцать-двадцать минут, пока она, пошатываясь, не отправится прочь, вынашивая силы для следующего взрыва ярости, и открыться снова. Вышвырнуть Алису означало дать ей повод для нового приступа. Она могла ввалиться обратно через окно или справить нужду на сиденье пикапа своего обидчика. Будучи изгнанной из «Песчаного бара» в десять минут первого пополуночи, она выстроила из мусорных бачков шаткие леса и взобралась на крышу. Там ей удалось отодрать оцинкованную печную трубу и помочиться прямо на плиту, топившуюся нефтью. Через мгновенье на улицу повалили посетители, глаза у которых слезились так, словно они стали жертвами газовой атаки.

Если вы звонили в полицию и лейтенант Бергстром приказывал своим ленивым полицейским вышвырнуть ее вон и запереть на неделю в участке, следовало ожидать неприятностей от других «ПАП». Несмотря на все слухи и сплетни, втайне многие восхищались силой ее духа. Как-то в декабре, после того как Алису изгнали из «Горшка» Крабба и приговорили к недельному заключению, ее тайные поклонники повытаскивали все гвозди из алюминиевой обшивки бара, о чем находившиеся внутри даже не подозревали. «Волчицы» в тот вечер исполняли сальсу и свинг, а отморозок-гитарист играл на электрической гитаре медиатором, что по звуку вполне напоминало выдергивание гвоздей. В полночь начался прилив и с моря подул легкий ветерок. Он все крепчал и крепчал, пока догола не ободрал всю обшивку с «Горшка», расшвыряв ее аж до водонапорной башни. Стекловата и изоляционная фольга украсили весь город, как мишура и ангельские волосы к грядущему Рождеству.

После того как обшивка была восстановлена и «Горшок» отремонтирован, Мирна Крабб отправила своей старинной школьной приятельнице, как и остальным влиятельным лицам города, приглашение на новое открытие. Алиса купила жемчужно-серый костюм в надежде, что он подчеркнет серьезную сторону ее натуры и одновременно скроет располневшую талию. Может, новое пойло и меньше действовало на печень, зато точно сильнее влияло на толщину.

Она заняла табурет в самом конце нового бара и с глазами спокойными, как око бури, заказала себе что-то слабоалкогольное. Весь вечер она сохраняла приличия и элегантность, вознамерившись разочаровать собравшихся, ожидавших скандала. Почти весь вечер. Она даже с улыбкой пропустила мимо ушей шутку Дэна Крабба относительно того, чем белуга отличается от лесбиянки