Песня Кахунши - [32]

– Он прав, – кивает Сумди, – и бардака тоже.

– Да заткнись ты! – огрызается Гудди. – Есть Марин-драйв, широкая набережная, там растут кокосовые пальмы и стоят красивые дома, они по ночам так и светятся.

– А сады? – интересуется Чамди. – Где тут ближайший сад?

– Есть «Висячие сады», – рассказывает Гудди, – тебе понравится. Там все деревья подстрижены, и получаются звери. Представляешь – деревья в виде тигров или слонов. Там высокий холм, оттуда весь Бомбей видно.

– Да, дыра у нас что надо. Вход свободный. А вот выбраться отсюда нельзя.

– Сумди!

Сумди замолкает.

Гудди теребит оранжевые браслеты.

– Есть еще одно место. Самое мое любимое.

– Какое?

– Аполло Бандер. У моря. Там «Ворота Индии». Меня отец туда водил. Мы сидели на парапете, ели орешки, кормили голубей, и папа рассказывал, что если забраться на арку «Ворот Индии», на самый верх, то оттуда видна соседняя страна. Она за морем.

– Какая?

– Не знаю. Папа не сказал.

Гудди смотрит в землю. «Наверное, об отце думает», – говорит себе Чамди. Прямо дух захватывает от ее рассказа. Вот бы съездить туда! Посидеть у моря, полюбоваться на блики солнца в волнах! На то, как колышутся на ветру кокосовые пальмы. Он бы глядел на них часами. Аполло Бандер – это тоже интересно. Какая же там страна по другую сторону моря? Они с Гудди сели бы на самом верху арки и увидели море до самого горизонта. А вдруг они смогут разглядеть других ребят, таких же, как они? Чамди и Гудди махали бы им, а те махали бы в ответ. И «Висячие сады» с деревьями в форме животных – это так здорово! Чамди представляет себе лошадь из бугенвиллей! Скорей бы на все это посмотреть! Значит, он все правильно придумал. Где-то там лежит город его мечты.

– А давай прямо сейчас сходим? – просит Чамди.

– Куда?

– В «Висячие сады».

– Нет, – отвечает Сумди. – Надо отдохнуть. Ну-ка, оба спать.

Гудди послушно укладывается на землю. Она касается Аммы, но та даже не вздрагивает. Ребенок лежит на клеенке, прикрытый грязной тряпицей. Мимо пробегает крыса.

Чамди ищет чем бы в нее запустить, но крыса успевает нырнуть в трещину. Чамди страшно за ребенка. Найти бы безопасное местечко для него, а то ведь он среди крыс так и будет хворать.

Гудди затыкает банкой крысиную дыру, закрывает глаза и негромко говорит:

– Завтра!

Если бы рядом была миссис Садык! Она посоветовала бы Чамди, как поступить. Она сказала бы, что воровать плохо. От Иисуса в этом деле толку мало. Иисус всегда отмалчивается.

– Спи, – говорит Сумди.

– Не сейчас.

– Это что значит?

– Мне надо подумать.

– О чем?

– О разном. Придумаю себе сны.

– Как же ты будешь придумывать сны, если ты не спишь?

– Вот если не спишь, самые лучшие сны получаются. Я буду мечтать.

– Мечтают только спьяну. Или под ганджой. Да ты, поди, и знать не знаешь, что такое ганджа.

– Не знаю.

– Ганджа помогает бедным забыть про их гнусную жизнь. Но она тоже денег стоит.

– Лучше уж буду мечтать. Это так здорово!

– И как ты такой уродился? Неужели нельзя, как все, харкать на дорогу и срать в штаны?

– Вот скажи мне, чего ты хочешь больше всего на свете?

– Из Бомбея слинять.

– Это не мечта.

– Почему не мечта?

– Убежать – это не мечта. И потом, это не твоя мечта, а Соловушки.

– Какой еще, к черту, Соловушки?

Чамди смотрит на Гудди.

Она улыбается и быстро закрывает глаза – притворяется, будто крепко спит.

– Это она-то Соловушка? – недоверчиво переспрашивает Сумди. – Вот это вот чудище? Нет, ты и вправду с приветом. Спи давай.

– Сначала ответь.

– Да отвяжись ты от меня! С крысой вон поговори, если скучно. Давай я банку отодвину, а ты полезай в дыру и мечтай себе в темноте.

– Чего ты больше всего хочешь?

– Спать я хочу! Ты когда-нибудь от меня отцепишься?

– Нет.

– Ладно, черт с тобой.

– Только не ври.

– Не буду.

Сумди смотрит на сестру. Ее глаза закрыты. Амма перевернулась на другой бок и снова затихла. Мимо автобусной остановки проезжает полицейский джип. Чамди тут же представляет себе, как три полосатых тигра, синие с желтым, завывая вместо сирены, бегут за машиной. Полицейским тиграм легко пробираться туда, куда джип не проедет. И нюх на воров у них лучше, чем у полицейских. А к детям Бомбея они относятся, как к собственным тигрятам.

– Ладно, – повторяет Сумди, вытягивая негнущуюся ногу, – скажу.

– Валяй.

– Только ты никому не трепись. Даже мне не повторяй. Дурацкий разговор. Обещай, что потом дашь мне спокойно поспать. Даже если сам бог с неба сойдет и начнет баранину жарить на проезжей части, я об этом слышать не желаю.

– Договорились.

– Ногу мою видишь? Я никогда не бегал. Мне ходить-то тяжело. Будто вся моя злоба собирается в ноге, и от этого она все тяжелее и тяжелее. Даже когда отец погиб, я не мог к нему подбежать. Доковылял последним, уже после Аммы и Гудди. Так вот, мне иногда хочется, чтоб нога не была такой тяжелой. Хочется помечтать, ну вроде как ты мечтаешь, увидеть сон наяву про то, как однажды я… Да ну, ерунда все это! Отстань, я сплю.

– Ну, Сумди! Ну скажи!

– Зачем? Я хочу того, чему никогда не бывать.

– А зачем хотеть того, что и так будет?

– Ты думаешь?

– Мечта ведь на то и мечта.

– Я летать хочу, – шепчет Сумди. – Это моя мечта. Я, Сумди, в один прекрасный день полечу над Бомбеем, увижу каждую улочку, каждую лавку, каждый кинотеатр, казино, бордели, петушиные бои, крикетные матчи. А потом я полечу над морем, стану самой сильной птицей. Полечу и обратно не вернусь. Так и буду всю жизнь летать.